какие только был способен. Эльза увидела эту улыбку, попыталась улыбнуться в ответ, но вместо этого зарыдала в голос и упала лбом на сцепленные на столе руки.
Совершенно растерявшийся Бегунов вскочил со стула, обошел стол, остановился рядом с Эльзой, а затем неловко и смущенно погладил ее рукою по плечу.
– Ну-ну, – сказал он. – Не надо плакать. Будет вам.
Неожиданно Эльза подняла лицо и посмотрела ему в глаза своими огромными зелеными глазами.
– Извините, – робко проговорила Эльза. – Просто… все это так страшно. И смерть Бориса Алексеевича, и обвинения, которые мне предъявили.
– Да, – сказал Сергей, глядя на Эльзу как завороженный. – Я… понимаю. Но мы просто должны во всем разобраться.
Эльза улыбнулась сквозь слезы:
– Да. Не обращайте внимания. Это все проклятые нервы.
Бегунов вернулся на место. Немного помолчал, выстраивая в уме линию допроса, затем продолжил:
– Эльза Яновна, за последние сутки мы провели большую работу. Опросили множество свидетелей, запросили помощь экспертов из области…
– Это из-за Глеба Корсака?
– Что? – приподнял брови Бегунов.
– Это он настоял на привлечении экспертов из области, верно?
Бегунов нахмурился:
– Не думаю, что это имеет отношение к делу.
Эльза усмехнулась и проговорила с горечью:
– Московский журналист, имеющий обширные связи, приехал в наш город и заварил всю эту кашу. И вам теперь придется ее расхлебывать. Но вы же и сами знаете, что все это чепуха, верно?
Бегунов помолчал. Затем разжал губы и, не глядя на Эльзу, медленно продолжил:
– Вашего приятеля Павла Базарова видели рядом с музеем за десять минут до пожара.
– Правда?
– Да. У нас есть свидетели.
Эльза вздохнула.
– Знаете… Я ведь не слежу за Павлом. Он мне не муж и не брат. И я не знаю, что творится у него в голове.
– А разве он не был вашим любовником? – спросил Сергей, чуть покраснев.
Брови Эльзы приподнялись в удивленном жесте.
– С чего вы взяли?
– У него есть картины. – Бегунов отвел взгляд и смущенно кашлянул в кулак. – На них изображены вы.
– И что с того?
– То, что на вас нет одежды. Совсем.
Эльза мягко улыбнулась.
– Вы были правы, когда сказали, что Паша Базаров – мой приятель. Я испытываю к нему огромную симпатию. Но самое главное, я восхищаюсь его талантом художника. Да, я была его моделью, но что в этом плохого? В те минуты, когда он рисовал меня, он не был мужчиной, он был художником. Вы ведь не смущаетесь, когда раздеваетесь перед врачом?
– Врач – это другое, – возразил Бегунов.
– Да, врач это другое. Но и врач, и художник – оба профессионалы своего дела. И раздевалась я не перед мужчиной, а перед художником. Так же, как вы, когда приходите к врачу-урологу, раздеваетесь не перед женщиной или мужчиной, а перед профессионалом, для которого ваша нагота – объект его профессии, а не предмет вожделения.
– Ну, не знаю… – с сомнением проговорил Бегунов. – Когда смотришь на эту картину, такое ощущение, что он не просто вас рисовал, а… – Он сбился и замолчал. – Ладно. Допустим. Значит, вы ничего не знаете об отношениях Павла Базарова и погибшего директора музея?
Эльза покачала головой:
– Нет.
– Но вы ведь уже признали, что директор музея был вашим любовником?
– Да, – спокойно ответила Эльза. – Это так. Мы с Борисом Алексеевичем встречались. Но ведь любовь не является преступлением, правда?
И Эльза посмотрела на Сергея таким взглядом, что он совершенно стушевался.
– Ладно, – выдохнул Бегунов. – Вам надо немного отдохнуть. Продолжим позже.
Подполковник Кочетков сидел за своим широким столом с хмурым выражением лица и, глядя на Бегунова,
