думал отставать. Он шел за Николаем Степановичем по пятам и гулко бубнил в такт шагам:
Колдовством и ворожбою
В тишине глухих ночей
Леопард, убитый мною,
Занят в комнате моей.
Люди входят и уходят,
Позже всех уходит та,
Для которой в жилах бродит
Золотая темнота!
Гумилев остановился так резко, что верзила едва не налетел на него.
- Как вас зовут? - спросил он.
- Яков! - с готовностью ответил верзила.
- А полностью?
- Яков Блюмкин!
- Послушайте, Яков, мне приятно, что вы знаете мои стихи, но дело в том, что… - Внезапно Гумилев взглянул на широкое лицо парня с удивлением. - Постойте… А не тот ли вы Блюмкин, который стрелял в германского посла Мирбаха?
- Не стрелял, - возразил здоровяк. - Взорвал бомбой!
Глаза Гумилева засверкали.
- Так это в самом деле вы? - спросил он, чуть прищуривая светлые, раскосые глаза.
- В самом деле, - радостно кивнул Блюмкин.
Гумилев улыбнулся, но на этот раз не так снисходительно и надменно, как обычно, а вполне приветливо.
- Что ж, в таком случае я с удовольствием пожму вам руку! - объявил Николай Степанович и действительно протянул Блюмкину руку.
Блюмкин с жаром ее пожал.
- Ну и лапища, - усмехнулся Гумилев, глянув на смуглую клешню Блюмкина. - Вам действительно нравятся мои стихи?
- Я считаю вас лучшим поэтом новой России! - объявил Блюмкин восторженным голосом.
- Гм… - Гумилев нахмурился и почесал ногтем переносицу. - Вы не похожи на льстеца, - проговорил он, пряча улыбку. - Вы, должно быть, и сами пишете?
Верзила вздохнул и развел руками:
- Не имею к этому таланта. Это беда всей моей жизни.
Гумилев посмотрел на здоровяка долгим, пристальным взглядом.
- Это не трагедия, - спокойно сказал он. - Вы человек воли и действия. Своего рода Геракл. Уверен, что впереди вас ждут большие подвиги. А сейчас позвольте откланяться - мне пора в издательство.
- Рад был познакомиться! - крикнул Блюмкин вслед удаляющемуся Гумилеву.
- Я тоже, - обронил Николай Степанович, сворачивая за угол.
Некоторое время Блюмкин стоял в задумчивости, заложив руки за спину и покачиваясь с носков на пятки и обратно. Потом усмехнулся, поправил портупею с кобурой, повернулся и зашагал по коридору беззаботной походкой.
2
Вечером того же дня Николай Степанович Гумилев лежал на продавленном диване в своей комнате и писал в блокнот, то холодно усмехаясь, то морща лоб:
Человек, среди толпы народа
