– Ето чево будет? – заволновался Растягаев.
– Интервью твое для газеты… Разве не ясно? Извозчику страсть как хотелось узнать, не полагается ли
ему хоть какое вознаграждение, но решительный взгляд городового Трифонова советовал покорно царапать закорючку.
– И вы, господа, извольте засвидетельствовать, – попросил Родион Георгиевич.
Постовой немедленно исполнил, а вот месье высказал сомнение:
– Отчего вы интервью как полицейский протокол оформляете?
Ванзаров принял нашего «француза» за локоток и доверительно сообщил:
– В редакции «Нового времени» насчет истины удивительно строгие правила.
Августа 9 дня, около девяти утра, +18° С.
Александровский лицей,
Каменноостровский проспект, 21
Правила царили просто иезуитские. Распорядок и дисциплина. Благообразное направление мозгов. Отличное образование. Так ведь и готовили не каких- нибудь студиозусов – будущих бунтарей, а верных сынов отечества, чиновников не ниже четырнадцатого, а то и девятого класса, судя по прилежанию. Все будущие министры да их товарищи. Штучный товар-с!
Дыхание государственных пределов ощущалось даже в коридоре. Идеальная чистота с тишиной напомнили ротмистру казарму перед высочайшим смотром. На этом сходство заканчивалось. По стенам красовались портреты значительных выпускников и отличившихся преподавателей, а свободные места опрометчиво отдали книжным шкафам.
Аккуратненький старичок швейцар проводил Джуранского в канцелярию и предоставил заботам лицейского чиновника, коротавшего остаток лета в одиночестве. Господин Вихарев, коллежский секретарь, любезно осведомился, чем он может быть полезен.
– Я хотел бы получить сведения о вашем питомце, – сообщил ротмистр.
– Какого года выпуск?
– Скажем, год или два тому назад.
Милейший Вихарев извлек из шкафчика голубую книгу с золотым тиснением и с готовностью раскрыл:
– Изволите сообщить фамилию?
– Петр Николаевич Морозов.
Чиновник поводил пальчиком по списку и с сожалением сообщил, что таковой не числится.
– Простите, видимо, напутал. Возможно, его зовут Петр Александрович Ленский, – предположил Джуранский.
Вихарев внезапно помрачнел, захлопнул талмуд и спросил строго:
– По какому праву занимаетесь подобными расспросами?
– Я из сыскной полиции…
– Предъявите документ, удостоверяющий вашу личность.
Железный Ротмистр характер проявлять пока не стал, а покорно развернул книжечку Департамента полиции. Коллежский секретарь не только прочел, но и тщательно переписал сведения, а потом решительно заявил:
– Такое лицо в списках не числится.
– Но позвольте… – попытался возмутиться Мечислав Николаевич.
– Не числится, господин ротмистр! – оборвал Вихарев. – Это все. Ничем помочь не могу. Прошу простить, у меня много работы.
– Вы, кажется, не поняли…
– Это вы не поняли, ротмистр. Рекомендую покинуть канцелярию немедленно и более в лицее не появляться. По-доброму вам советую…
Августа 9 дня, около полудня, +19° С.
Дом на Малой Конюшенной улице
– Советовать мне нечего, приступайте! – скомандовал беспокойный жилец.
Епифанов, зажатый в угол дворницкой, испуганно покосился на господина с усами в добрую сосульку. Странный субъект поддернул манжеты так, что оголились худые руки, и пристально уставился в самую потаенную глубину глаз Феоктиста. А там водились кое-какие грешки.
– Ой, да что же… – Дворник отмахнулся как от привидения.
– Не бойся, Феоктист, проснефься отдохнувшим, – успокоил Родион Георгиевич.
Только этого не хватало! Усыпят и на тот свет отправят! Да ни за что…
Феоктист хотел сопротивляться, но голос, такой ласковый и милый, разлился благодатью и успокоил. Так хорошо стало, что и не передать. Нега да сладость.
Голос, словно идущий с неба, спросил: что делал ты, раб Божий, в субботу утром рано?
Феоктист готов был признаться и покаяться во всех грехах, но, как назло, в субботу ничего не натворил. Ворота отпер, двор вымел, помои вынес, с молочницей пошутил, нищего прогнал, господину городовому честь отдал, более ничего.
Тогда голос стал выпытывать: кого ты, Феоктист, видал еще?
Дворник, обратившись мальчонкой, послушно рассказал, что видел пролетку, которая остановилась у ворот, персона из нее вышла в черном платье. Спросил ее, куда идет, а она что-то ответила, вернулась вскорости и уехала.
Голос еще спросил: сможешь, коли на страшном суде потребуется, узнать ее?
Так Фетя хотел помочь, так хотел, но силенок не нашел, словно заслонка перед глазами.
Помнит, что потом этой дамы не видел, а из дому господин молодой незнакомый вышел, а лица нет как нет, вот если бы отодвинуть…
Время сдвинулось, дворник Епифанов обнаружил родные стены, а также господина Ванзарова, быстро писавшего что-то. Каким-то чудом в дворницкой оказался городовой Ермолаев, видать, покинул пост на углу Невского.
– А? Что? – только и смог пробормотать хозяин метелок.
– Этот фокус с черным платьем мы уже знаем: заходит дама, выходит мужчина, – пробормотал себе под нос уважаемый жилец, а вслух добавил с укоризной. – Что ж ты, дружок? Софья Петровна тебе червонец на Рождество дарит, а ты подвел ее?
– Уж, простите, Родион Георгиевич, видать, глаза отвели, не иначе-с…
– Но каков мастер! – восхищенно сообщил мсье Жарко, уже не глядя подписывая протокол. – Позвольте еще заняться этим славным дворником…
– Поспешим, Андрей Иванович. А то мне еще статью в номер сдавать. – И Ванзаров вытолкал мага человеческих душ.
Августа 9 дня, половина одиннадцатого, +18° С.
Загородная лечебница психиатрических болезней
на Черной речке
Душ Шарко, прогулки на чистом воздухе да молитвы – вот и все лечение. Нет в психиатрии другого способа, как надеяться, что болезнь сама устанет терзать безвинную голову. Персонал клиники усвоил эту простую истину накрепко. Поэтому больные пребывали в большой свободе, правда, в границах забора. Из всех строгостей – решетки на окнах двухэтажной деревянной дачки. А так люди в серых халатах гуляли, как им вздумается. Это обстоятельство несколько удивило Джуранского.
Санитарка провела ротмистра по обширному саду, в котором копошилось десятка два божьих тварей, и попросила обождать на лавке. Доктор скоро выйдет.
Действительно, не прошло и пяти минут, как на крылечке появился приятный моложавый господин с непременной «профессорской» бородкой, но без намека на белый халат и смирительную рубашку.
– Сыскная полиция, полагаю? Это прелестно! – бравурно заявил доктор. – Как раз «Поздней местью» Конан Дойля балуюсь!
Оказалось, балагура зовут Иван Андреевич Леммергирт, доктор медицины и надворный советник.
– Какое таинственное преступление распутываете, господин сыщик? – живо поинтересовался он.
С неожиданной ловкостью Мечислав Николаевич наплел, что полиции дано строгое указание: проверить всех пропавших и неизвестно где пребывающих лиц.
– О! Тогда вам у нас делать нечего, – Доктор Леммергирт добродушно усмехнулся. – У нас, слава Богу, никто не пропадал. Только отходили по зову природы.
– Разве? А Петр Александрович Ленский? – осторожно спросил Джуранский.
– Кто-кто? Отродясь таких пациентов не было. Следовательно, не у нас и пропал. Ошибочка, сыщик!
– Можно взглянуть на больничную ведомость? Психиатр изобразил широкий жест на двери, заделанные
решеткой:
