Она гребла в нависающей тягучей темноте. И внутри себя ощущала медленный подъем, как будто маленький прилив.
Харпер постучала в притолоку сарая Пожарного.
– И кто там?
– Харпер.
– А! Наконец-то. Но учтите, я не одет.
– Минутку подожду.
Она глубоко вдохнула влажный, соленый, морозный воздух и выдохнула клуб белого пара. Она раньше не осматривала остров и теперь поднялась на центральную дюну, чтобы поглядеть сверху.
Остров был невелик. Пара акров, вытянутых в форме глаза. Гребень тянулся вдоль острова, и сарай Пожарного вдавался в склон. На южной оконечности остались развалины гостевого домика – обгорелые балки торчали из снега, как из-под простыни. Харпер поразилась, увидев парусник длиной футов в тридцать пять: он стоял на восточном берегу острова – шлюп на стапельной тележке из нержавеющей стали, палуба укрыта натянутой белой парусиной. Но ведь отец Стори упоминал парусник и говорил, что на нем можно отправиться на поиски Марты Куинн. Если снегопад не утихнет, парусник превратится в деталь пейзажа – белая дюна немного повыше остальных.
От холода занемели щеки. Харпер спустилась по песку и вошла в сарай Пожарного без стука. Она потопала ботинками, потерла ладони, стряхивая снег.
– Уиллоуз! Никогда так не был рад видеть человеческое лицо! У меня словно автомобиль припарковался на груди. Не испытывал подобной боли с тех пор, как распались «Ганз Эн Роузез».
– Простите, – сказала Харпер. Принесенную хозяйственную сумку она поставила на пол. – Много хлопот.
Она чуть не начала рассказывать ему про Джейкоба и Ковбоя Мальборо, про то, как едва не попалась, но одернула себя.
Джон сидел на койке, и на нем по-прежнему не было ничего, кроме перевязи, которую Харпер сделала из матерчатого колчана. Единственной уступкой приличиям была простыня, повязанная вокруг бедер. Кожу покрывали черно-золотые дьявольские письмена. Синяки под чешуей потемнели до оттенков ежевики и граната. Харпер почувствовала боль в груди от одного их вида.
– Вы до сих пор не одеты, – сказала она.
– Ну… – помялся он. – Я так и не решил, стоит ли. Вы не собираетесь меня осматривать? Тратить столько усилий – и только для того, чтобы опять раздеваться. Так где вы были? Я куковал на этой кучке песка целые дни; и поговорить было не с кем – только с самим собой.
– Отчего бы не поговорить с умным человеком.
Джон устремил алчный взгляд на хозяйственную сумку.
– Надеюсь, там морфий. И сигареты. И свежемолотый кофе.
– Я бы хотела, чтобы у меня был морфий. Собственно, об этом я и хотела поговорить.
– А сигареты?
– У меня нет для вас сигарет в данную минуту, мистер Руквуд. – Харпер тщательно подбирала слова. Она не врала – но и не открывала всю правду. Ей все лучше удавалась такая уклончивость. – Считайте это возможностью бросить, пока курение вас не убило.
– Думаете, курение убьет меня? Когда я курю, сестра Уиллоуз, пусть другие дрожат за свое здоровье. Ну, хоть кофе есть?
– Я принесла несколько прекрасных сортов заварного чая…
– Чая! Думаете, я хочу чай?
– А что? Вы англичанин.
– И, значит, я обязан пить чай? Вы что, представляете, что я брожу в лондонском тумане, надев охотничье кепи, и разговариваю с друзьями пятистопным ямбом? У нас
– Это хорошо. Потому что у меня еще есть несколько упаковок растворимого «Старбакса».
– Так что ж вы не сказали?
– Потому что на вас забавно смотреть, когда вы разочарованы. Давайте я поставлю чайник, а вы наконец наденете какие-нибудь брюки. Не припомню, чтобы ниже пояса были повреждения, требующие медицинского вмешательства.
Он обвел мутным взглядом пол и дотянулся костлявой ногой до штанов от пожарной формы.
Харпер уже набрала воздуху, чтобы начать рассказывать о своем путешествии домой – и снова отвлеклась:
– А вы всегда мечтали стать пожарным? Всегда так одевались? С детства? – это говорил ее адреналин. Наверное, такими возбужденными бывают скайдайверы после прыжка. Руки дрожали.
– Вовсе нет. Я мечтал быть рок-звездой. Хотел носить кожаные штаны, по выходным валяться в постели с обдолбанными манекенщицами и писать песни, полные вычурных загадок.
– Я не знала, что вы музыкант. На каком инструменте играли?
