– Я боялась, что они услышат, как я трясусь. Как зубы стучат. Потом они убрались, а я, когда поняла, что осталась цела, что уйду из дома живой, я… я чувствовала себя, словно кто-то бросил в меня гранату, а она почему-то не взорвалась. Я шла – голова ватная, а ноги резиновые. И вы не устроите мне разнос?
– За то, что вы идиотка и что радостно поперлись прямо на рожон?
– Да.
– Не-а. Нет других двух качеств, которыми я бы восхищался больше. Впрочем, я рад, что вы вернулись. Я не пил кофе много дней.
Когда Харпер обернулась, Пожарный зевал, закрыв рот кулаком и зажмурившись; и простыня сползла, открыв изгиб его бедра. Харпер поразилась собственной реакции на тощее волосатое тело, густую поросль на впалой израненной груди. Ее охватило внезапное желание, яркое и нелепое, которого минуту назад и представить было нельзя.
Она подошла к кровати, чувствуя, что единственное спасение – стремительность.
– Давайте сюда ноги.
Он поднял ноги. Харпер натянула ему пожарные штаны до колен, потом села рядом с ним и подхватила под мышки.
– На счет три поднимайте свою тощую задницу. – Но ей самой пришлось поднимать его, и она услышала хриплый вдох, быстро подавленный «ах». Его лицо стало совсем белым как бумага.
– Хуже всего даже не боль, когда шевелюсь, а то, что грудь чешется. При каждом вдохе. Спать не могу, как чешется.
– Это хорошо. Мы любим, когда чешется, мистер Руквуд. Кости чешутся, когда срастаются.
– Думаю, будет полегче, когда вы забинтуете мне грудь.
– Э, извините, сейчас больше не бинтуют. Мы же не хотим сдавить легкие, которым нужно дышать. Но вот запястье я бы замотала, и бандаж надену на локоть.
Она аккуратно двигала эластичный бандаж вверх по руке, пока он не оказался на месте, потом занялась распухшим, жутко посиневшим запястьем. С двух сторон она наложила ватные диски и начала наматывать бинт, создавая почти жесткую, но удобную повязку вокруг сустава. Потом подняла правую руку Джона, чтобы осмотреть бледный бок. Пальцами она вела по ребрам, ища переломы. И старалась не получать удовольствия от вида его позвонков или завитков драконьей чешуи на коже. Он был похож на разукрашенного участника карнавала. Неизвестно, скольких людей убила драконья чешуя, но нельзя было отделаться от мысли, что она прекрасна. И Харпер, конечно, отчаянно возбудилась. Так некстати.
– Возможно, вас ждет кое-что похуже, чем устная выволочка от Бена Патчетта, – сказал Пожарный. – Вы можете поймать на себе очень грустный взгляд и услышать печальный вздох Тома Стори. Вот в чем самый ужас и стыд: разочаровать старика. Это как сказать Санта-Клаусу в универмаге, что у него борода фальшивая.
– Не думаю, что у меня будут проблемы с отцом Стори.
Он взглянул на нее испытующим взглядом, уже безо всякого веселья.
– Выкладывайте все.
Она рассказала, как провела отцу Стори трепанацию черепа электродрелью и дезинфекцию – портвейном. Рассказала про Бена в мясном холодильнике, про прикованных заключенных и кухонном полотенце, набитом камнями. А потом пришлось вернуться чуть назад и рассказать о последней беседе с отцом Стори, в каноэ.
Пожарный почти не задавал вопросов… пока не дошло до последней беседы со стариком.
– Он хотел сослать какую-то несчастную за кражу чашки и банки «спама»?
– И медальона. И «Подручной мамы».
– Все равно. – Он покачал головой. – Не похоже на Тома.
– Он хотел сослать ее не за кражу. Он хотел сослать ее, потому что она стала
– Почему? Потому что обвинил ее в кражах, а она – что? Угрожала ему?
– Вроде того, – сказала Харпер.
Но она нахмурилась. Трудно было припомнить точно, что именно и как говорил Том. Казалось, будто они беседовали несколько месяцев, а не дней, назад. Так все-таки: что он говорил о воровке? А может быть, он вообще не упоминал ее?
– И по какой-то причине он считает, что должен уехать в ссылку вместе с воровкой?
– Чтобы приглядывать за ней. Он собирался найти остров Марты Куинн.
– А, остров Марты Куинн. Я люблю представлять, что там полно беглецов из восьмидесятых – они бродят в спандексе и леопардовой шкуре. Надеюсь, Тоуни Китаен там. Вокруг нее вертелись все мои ранние сексуальные фантазии. А кого Том собирался оставить за себя?
– Вас.
– Меня! – Пожарный засмеялся. – Вы уверены, что все это он сказал не
