облачался в плащ Геста, подбитый мехом, и выходил в нем на палубу даже в проливной дождь, в то время как Гест дрожал в одной рубашке, бегая по его поручениям. Он никогда и никого не ненавидел так, как калсидийца. Ненавидел он и те моменты, когда задумывался, не испытывал ли Седрик те же чувства по отношению к нему, в то время как Гест наслаждался полным господством над молодым человеком. Пока лодка несла его навстречу возможному воссоединению с Седриком, он обнаружил, что его чувства к нему противоречивы.
Когда он засыпал на дощатом полу в грузовом отсеке, то не мог не вспоминать, как молодой человек когда-то старался удовлетворить каждую прихоть Геста. Он бы нежно размял ноющую спину и плечи Геста, вскрикнув в ужасе от вида его изувеченных рук. К концу их отношений слепая преданность Седрика начала его раздражать. Он вспоминал, как умышленно испытывал на прочность его привязанность, не считаясь с его романтическими поступками, превращая его нежные ухаживания в грубые стычки и высмеивая его попытки понять, чем же он так рассердил своего любовника. В свое время это было забавно, советы Реддинга касательно того, как проверить энтузиазм Седрика, стали основой многих анекдотов, которые Гест потом использовал, чтобы повеселить Реддинга и подстегнуть его к соперничетву. Как они смеялись во время своих первых свиданий. Острый на язык Реддинг умел высмеять доверчивую натуру Седрика.
Однако несмотря на все клятвы Седрика в верности, именно он был в ответе за сложившуюся ситуацию. Это Седрик был виноват в том, что ему пришлось опуститься до стирки чужого грязного белья, что его жизнь ежедневно находилась в опасности, а его репутация Торговца была погублена. Ночью в темном трюме, в часы, когда у него было свободное время, чтобы пожалеть себя, Гест иногда представлял болезненную волнительность возможного воссоединения. Увидев своего друга и покровителя в синяках, похудевшего, изможденного лишениями и преступным заключением, понял бы Седрик тогда, как сильно он подвел Геста? Осознал бы он масштабы зла, которое он принес своими жалкими попытками стать Торговцем? Стал бы он рисковать собственной жизнью, чтобы спасти Геста? Или эгоистично отступился бы и оставил Геста на произвол судьбы?
Иногда Гест проигрывал в уме возможные варианты. Седрик рискует своей жизнью, чтобы спасти его, и Гест великодушно снова принимает его в свою жизнь. Иногда он стискивал от злости зубы, представляя как Седрик радуется тому, что натворил. Однако, возможно, Седрик уже был мертв, пав жертвой собственной глупости. Он надеялся, что именно такая судьба постигла Элис.
Временами, когда обида и одиночество переполняли его, он надеялась лишь на то, что умрет быстро. Он не питал иллюзий по поводу того, почему калсидиец сохранил жизнь ему и другим торговцам из Удачного. «Несколько ценных заложников — залог безопасности», — поведал ему калсидиец однажды, пока Гест ожидал, когда тот закончит трапезу. «Мы не знаем, с чем придется столкнуться, когда мы вернемся обратно в Трехог. Заложники могут обеспечить нам беспрепятственный проход. Мы захватили лишь тех, кому не повезло оказаться на борту, и тех, кто согласился помочь герцогу получить драконьи части тела. Нарушив слово, они заслужили отправиться с нами и оказать ту помощь, какую только могут, чтобы достать то, что они пообещали. Даже, если они окажутся бесполезны в этом вопросе, Калсида сможет обменять их на выкуп, когда мы снова окажемся дома. Не трать, да не будешь нуждаться.»
А потом, когда Гест стал было раздумывать, что, по крайне мере, его мать заплатит за его возвращение щедрую сумму, калсидиец добавил: «Но не думай, что ты стоишь больше, чем есть. Сейчас ты бесполезен. Продолжай играть свою роль, и я сохраню тебе жизнь. Станешь доставлять неприятности — умрешь».
Гест последний раз отжал рубашку, чувствуя легкое пощипывание ядовитой воды на руках. Ткань чуть побледнела после стирки; сейчас река была лишь немного ядовита, но если бы он замочил рубашку чуть на большее время, она превратилась бы в лохмотья. Жаль. Это была любимая рубашка Геста. Он с горечью припомнил, что Седрик выбирал для нее ткань и портного.
Он встряхнул мокрую рубашку на свежем ветру. Достаточно чистая. Гест отнес ведро к борту, чтобы вылить его содержимое в реку. Он заметил другое судно в тот же момент, что и калсидийский матрос. — К нам направляется лодка! — прокричал дозорный. — Это непроницаемое судно, близнец нашего!
Гест смотрел как судно приближается к ним, несомое стремительным течением и подгоняемое ветром, натягивающим единственный квадратный парус. Он застыл вцепившись в поручень, вслушиваясь в крики с другого корабля и череду команд отдаваемых обоими капитанами. Оба казались удивленными встречей с другим кораблем. Гест подумал о том, чтобы закричать и предупредить их о том, что был бунт и корабль захвачен калсидийскими пиратами, но в конце концов, решил проявить осторожность и промолчать. Капитан и команда другого корабля были джамелийцами и в то время как корабли сближались, стало очевидно, что они уже побывали в какой-то переделке.
— Драконы! — прокричал кто-то с другого корабля. — На нас напали драконы! У вас на борту есть врач? Нам он очень нужен.
На корпусе корабля виднелись выбоины, часть поручней на одной из палуб отсутствовала. Рука кричавшего дозорного покоилась на перевязи, а на голове была повязка. Гест вытянул шею, стараясь рассмотреть больше, но неожиданно у него за спиной вырос калсидиец: — Вниз. Быстро.
И Гест поплелся, как побитая собака, которую прогнал хозяин, чтобы снова оказаться запертым в подсобном помещении. Дверца захлопнулась, и он услышал щелчок замка. Он вошел и опустился на ящик в углу, оперевшись затылком о переборку. Звуки, которые он мог слышать, беспорядочно разносились по всему кораблю. Он прислушался. Он не мог разобрать слов, но слышал, что кто-то громко переговаривался, а потом, как он и боялся, по палубе над ним начали бегать и отдавать громкие команды, раздался глухой стук и крики то ли ярости, то ли страха и чей-то быстро стихнувший
