заставило его запинаясь отступить назад.
— Приберись тут! — рявкнул он, а затем плюхнулся на кровать Реддинга как был в сапогах, откинулся, полуприкрыв глаза, с печатью скуки на лице. Когда Гест остался стоять на месте, уставившись на него, он тихо заговорил. Его покрытые шрамами губы по округлялись, то вытягивались, когда он произносил слова. — Ты мне в общем-то больше не нужен. Если ты будешь полезен, я, может, и сохраню тебе жизнь. Если нет… — Он поднял руку, в которой оказался один из его маленьких ножичков. Он помахал им в сторону Геста и улыбнулся.
С тех пор Гест жил в качестве раба калсидийца. Он прислуживал не только убийце, но и всем остальным калсидийцам, которые выкрикивали ему приказы. Ему давали самые гадкие и отвратительные поручения: от выноса ночных горшков до чистки стола на камбузе и мытья посуды. Отчищая кровь убитого члена команды с палубы, Гест решил, что не будет оказывать сопротивления. Он проживал час за часом. Он не видел ни признака своих товарищей по заключению, а лишь слышал их разгневанные крики и мольбы, которые с каждым днем становились все слабее. Он питался объедками своего господина и спал на нижней палубе в каморке, забитой запасными линями и кандалами. Он был рад, что ему не приходится ютиться с другими пленниками, так как знал, что они винили его в своем положении и разорвали бы его на части, если бы могли. Таково было его одинокое существование, наполненное презрением калсидийца и ненавистью Торговцев.
Едва ли он узнал что-либо новое. «Непроницаемые» лодки были построены в Джамелии и строители кораблей не слишком беспокоились о том, кто платил за них, пока оплата их устраивала. Торговцы, может, и помешали им в Дождевых Чащобах, но их одержимость убийством драконов развеяла все опасения, которые у них были. Калсидийские «инвесторы» оставались в укрытии на том самом корабле, на котором он путешествовал по реке. Теперь подкупленный капитан и калсидийская команда вели судно по реке Дождевых Чащоб в неисследованные места в надежде найти Кельсингру и драконов, чтобы пустить их на мясо.
Это было безумие. То, что река не разрушила корабль, еще не значило, что они найдут затерянный город и что недоразвитые драконы окажутся именно там. Даже если они найдут Кельсингру и драконов, что тогда? Кто-нибудь из них, хоть раз, видел разъяренного дракона? Когда Гест осмелился задать этот вопрос, калсидиец пристально посмотрел на него холодными, неподвижными глазами. Ужас скрутил живот Геста и он пообещал себе, что не закричит, когда будет умирать. — Ты никогда не видел ярость нашего герцога, когда ему перечат. Лучше быть вовлеченным в безумную и невыполнимую миссию чем вызвать его недовольство. — Он склонил голову. — Думаешь, разукрашенная камнями шкатулка с руками моего сына это худшее из того, что я могу представить? — Он медленно покачал головой. — Ты понятия не имеешь. — Замолчав, убийца отвернулся к окну и стал смотреть на покрытый лесом берег реки, проплывавший мимо. Гест смог вернуться к обязанностям слуги
Гест мало что знал о драконах, и еще меньше
о теориях Элис относительно потерянных городов Элдерлингов.
Снова и снова его допрашивали, угрюмо обещая, что за ложь он поплатится болью. Он никогда не врал, слишком хорошо зная, что калсидиец готов в любой момент наказать его за малейшую ложь. Было трудно стоять и повторять «я не знаю» то выкрикивающему, то шепчещему вопросы человеку, но с самого начала он понимал, что правда — его единственная защита. Какую бы ложь он ни придумал, чтобы доставить калсидийцу удовольствие, впоследствии ему пришлось бы ей подавиться.
Снова и снова калсидиец возвращался к одному и тому же. — Разве не за этим отец отправил тебя? Вернуть сбежавшую жену? И разве ты сам не говорил мне, что она сбежала с твоим слугой? В таком случае, как же ты собирался это сделать? Ты должен знать что-то о том как найти город и драконов.
— Нет. НЕТ! Я не знаю. Он сказал, что я должен поехать в Длждевые Чащобы, я и поехал. Мне известно не больше, чем тебе, если не меньше. Люди, с которыми я говорил остались в Трехоге или, может быть, в грузовом отсеке этого корабля! Лучше спроси у них, а не у меня!
Хоть калсидиец и ударил его пару раз по лицу достаточно сильно, чтобы рот заполнился кровью, а один раз сбросил ударом со стула, Гест не страдал от слишком жестокого обращения и не был покалечен. В отличие от нескольких торговцев, запертых в трюме. Не было смысла слишком много думать об этом. В этом не было его вины, им просто не повезло. Запертый в своей каморке он отстранялся от звуков пыток. А когда ему приказывали убрать оставшиеся после них следы, он просто делал что ему говорили.
Он убеждал себя, что несмотря на все злоключения, он в действительности не пострадал. Несколько синяков и царапин. Легкий голод. Он страдал только от тяжкого унижения быть у кого-то на побегушках. От утраты своего доброго имени среди тех Торговцев, что томились в плену на судне. От смерти своего любовника и от того, что его заставили участвовать в сокрытии этого убийства. Он старался не позволять себе задумываться надо всеми несчастиями, которые выпали на его долю. Иногда мысли его устремлялись к отцу и матери; они уже знают, что он пропал? Предприняли соответствующие шаги, объявили награду, выслали птиц, чтобы нанять поисковую группу? Или же его отец сердито решил, что Гест намеренно не выходит на контакт, потому что взял в путешествие в Дождевые Чащобы своего любовника? Скорее всего, последнее, признал он про себя. Он не мог даже мечтать об освобождении и возвращении в Удачный. Вот что будет с ним до конца его жизни, если он не придумает способ выкупить себя.
Гест заскрипел зубами, выжимая рубашку. День был холодным и ветреным. Он начал стирку в горячей воде, но ветер быстро остудил ее. Это была, как он мрачно отметил про себя, одна из его собственных рубашек, присвоенных калсидийцем; та же судьба постигла большинство его вещей. Калсидиец
