осыпал нападавшего ударами, но в его руках не было силы. Обиженный ребенок дрался бы лучше. Эллик победно и с издевкой рассмеялся, и отбросил Сельдена в сторону. Тот врезался в дверь, и цеплялся за нее сползая вниз. Комната потемнела, уменьшилась, а потом перестала существовать.
Кто-то сжал его плечи, переворачивая на спину. Он замахал руками, пытаясь нанести сильный удар, пока не услышал как Чассим сказала: — Прекрати. Это я. Он ушел.
В комнате было темно. Когда его глаза привыкли, он смог различить белизну ее рубашки, а потом и тусклое золото ее растрепанных кос, обрамлявших ее лицо. Увидев ее лицо с полу-распущенными волосами он понял, что она моложе чем он полагал. Он откинул свои волосы с лица и вдруг понял что избит. Весь. И сильно. Должно быть это отразилось на его лице и она устало сказала: — Он приберег для тебя несколько ударов, когда уходил.
— Он не навредил тебе? — спросил он и увидел, что глупость его вопроса разожгла крохотные огоньки гнева в ее глазах.
— Нет. Он всего лишь изнасиловал меня. И даже не слишком изощренно. Просто старые добрые удушение, избиение и изнасилование.
— Чассим, — сказал он потрясенно, едва не упрекая ее в том, что она так безразлично отмахивается от этого.
— Что? — Спросила она. Ее распухшие губы все еще кривились от волнения. — Ты что, думаешь это мой первый раз? Не первый. Или ты станешь делать вид, что удивлен и заявлять что вы так не поступаете?
Говоря эти резкие слова она доброжелательно прикоснулась к нему, взяла за плечи и усадила его. Он снова раскашлялся и когда она отогнула рукав и вытерла его рот, ему стало стыдно. Когда он смог заговорить, то сказал: — Для моего народа, изнасилование непростительно.
— Да? Но я уверена, они все равно случаются.
— Да, — был вынужден признать он. Он мягко отстранился от нее. Если она не будет смотреть, то он доползет до дивана. Он мог чувствовать, куда Эллик бил его. Один раз по ребрам, один раз по бедру и один раз по голове. Было больно, но могло быть и хуже. Однажды он видел, как человека сбили на землю, а потом топтали ногами. Это произошло как раз рядом с его клеткой, когда его впервые выставили на ярмарке. Все нападавшие были пьяны, это были издевавшиеся над ним зрители и он не испытывал теплых чувств ни к одному из них, но все равно, кричал чтобы они прекратили и звал на помощь, чтобы кто-то пришел и разнял их.
Никто не пришел.
— Я пытался остановить его. — Сказал он. Потом задумался, зачем он напомнил ей о своем провале. Он поднялся на ноги, и пересек короткое расстояние отделявшее его от дивана, хватаясь по дороге за мебель. Дойдя до него, он скорее упал, чем сел.
Чассим наблюдала, как он справляется с этим, потом подошла к очагу и подбросила пару поленьев. Спустя несколько мгновений пламя пробудилось и охватило их. При новом освещении он видел, что на ее щеке начал проявляться синяк. — Да, ты пытался. — так, словно не было паузы в их разговоре. Потом она повернулась и прямо посмотрела на него. Когда она сидела на полу, косы разбросаны по плечам, на белой ночной рубашке танцуют отсветы пламени, она была похожа на ребенка, как никогда раньше. На Малту, когда она еще была девочкой, а он маленьким мальчиком и они иногда вместе пробирались на кухню, чтобы посмотреть, какие лакомства повар мог спрятать в кладовке. Это было так давно, вдруг осознал он. Короткий период беззаботного детства, длившийся так недолго, война и тяжелые испытания уничтожили его безвозвратно.
Глаза Чассим не были глазами ребенка, когда она спросила: — Зачем ты это сделал? Он мог убить тебя.
— Он делал тебе больно. Это было неправильно. А ты была добра ко мне… — Он был потрясен тем, что она спросила почему он пытался помочь ей. Это был такой странный поступок? Он копнул глубже и наткнулся на болезненную правду. — Однажды это случилось со мной. — Он выпалил эти слова и ужаснулся. Он никогда не собирался рассказывать об этом кому-то. То, что кто-то еще знал об этом, делало произошедшее реальным.
Она внимательно смотрела на него, широко раскрытыми голубыми глазами, а он гадал, что она думает о нем теперь. Насколько меньше похожим на человека в ее глазах это сделало его?
— Как? — проговорила она наконец и он осознал, что она не поняла того, что он сказал.
Он заговорил отрывисто и вдруг понял, ее бесстрастность, когда она рассказывала о том, что Эллик сделал с ней. — «Это был мужчина который захотел меня. Ради новизны я думаю, как например мужчина пробует спариться с животным, просто чтобы узнать, как это будет. Он хорошо заплатил человеку, который захватил меня. Тот кто ухаживал за мной пустил его в клетку и ушел. И… все было так, словно он обезумел. Словно я был вещью, даже не животным. Я сопротивлялся, я дрался с ним, а в конце, когда я понял что он сильнее, я умолял. Но это не помогло. Он избил меня. Сильно. А потом он взял меня и ушел. Есть что-то в осознании того, что кто-то может получать удовольствие причиняя тебе нестерпимую боль…без сожалений. Это меняет то как ты сам на себя смотришь; это меняет то, что ты думаешь об остальных людях. Это меняет все.» — Его слова смолкли.
— Я знаю, — просто сказала она.
Повисла тишина. Потрескивал огонь, а он чувствовал себя более обнаженным чем когда его голым выставляли на показ. — После этого я болел много дней. По настоящему болел. Мне было так больно. Я истекал кровью и меня лихорадило. не думаю, что с тех пор я полностью поправился. — Слова лились из него. Он поднял руки ко рту чтобы остановить это. Так и не пролитые с тех пор слезы, жгли его глаза. Слезы надломленного избитого ребенка, неспособного защититься от совершенного над ним насилия. Собрав все что осталось от его мужества, его достоинства он
