Вещи распиливались на половинки, четвертинки, восьмушки; раскаленные срезы отливали золотом, дымились; выглядело впечатляюще, напоминало взлет межгаллактической ракеты.
На шум и быстро расползающийся запах железной и пластиковой гари подтянулись соседи, каждый с ведром воды; один толстяк прикатил тележку с песком, а двое крепышей принесли носилки. Лица были спокойные, испуга не выражали, по всему видно – привыкли.
– Видал? – Урман кивнул за забор, туда, где собрались спасатели-добровольцы. – И так каждый раз, работать не дают, позорят меня! Ничего не понимают! В их узком сознании, если у хоббита из норы грохот доносится или там, пахнет странно, значит он того, одной ногой в психушке, а вот молча жрать днем и ночью – это для них норма жизни!!! – он развернулся к забору и угрожающе потряс резаком. – Проваливайте, тупицы! Недоумки! Мой двор! Мой!! Что хочу, то и делаю!!! Я сам по себе!!!
– Ну и ладно, – обиженно ответил пузатый товарищ, махнул рукой и медленно развернул тележку с песком. – Как хочешь… Сам потом выкручивайся, у меня дома пирог остывает.
– Но чтобы без ядерных взрывов! – потребовал дряхленький старичок с маленьким пустым ведерком в одной трясущейся руке и пластиковой бутылкой минералки в другой. На голове у старичка ярким оранжевым пятном выделялась монтажная каска. – Мне еще рано умирать, пожить охота, а я к тебе, Урман, наиближайший сосед! Помни про дедушку, сынок!
– Да пускай взрывает! – двое крепких опустили носилки, с любопытством наблюдая за лихим соседом. – Только на своей территории. У нас тоже дела есть…
– Пап, а он правда взорвет что-нибудь или только подымит, как позавчера? – мальчишка хоббитенок с игрушечным совком дергал отца, вооруженного настоящей совковой лопатой, за штанину. – Пап, я хочу досмотреть до конца! Я в садике всегда про дядю Ури рассказываю, мне воспитательница шоколадку за это дает понюхать.
– Пойдем домой, сынуля! – отец резко развернулся. – Завтра мы переезжаем.
Ребенок расплакался, но его уволокли силой; совочек остался лежать на искусственном грунте среди ромашек и одуванчиков. Урман резал вдоль и поперек, затем швырнул «пилу» в кучу нетронутых находок, штука с грохотом отскочила и замерла.
– Эй, Ури! – я наконец-то очнулся и начал делать то, что следует делать любому, когда другу плохо. – Какого яблочного уксуса ты разносишь собственный дом?!!
Он вяло обернулся и, с трудом выдавливая слова, сказал:
– Дом? Кстати, ты прав, дома тоже много всего осталось… – полез доставать резак. – Спасибо, брат, что напомнил.
– Фуфф, тихо ты! Стой! Не надо! Я не то имел в виду! – я схватил его за оба локтя и потянул на себя будто за поводья. – Тпрррррр!
– И здесь ты прав, Боббер… – он замер, всё больше напоминая зомби. – Нору лучше облить ракетным топливом и сжечь – это лучшее решение для нашего пространственно-временного континуума.
– Что???
– Спасибо за мысль, друг… – он вывернулся и потопал к сарайчику. – Поможешь? Топливо в маленьких канистрах. Помнишь ту ночную авантюрку на космодроме? Сам понимаешь, замахиваться на одну большую цистерну, как предлагал Федор, было бы слишком опасно, я бы даже сказал, глупо… – ностальгическая улыбка пересекла измученное лицо Урмана, как свежий шрам.
– Ури! Да брось ты! Расслабься, Ури! Все наладится! – я подныривал к нему, то слева, то справа, пытаясь срочно отвлечь этого психа чем-нибудь позитивным. – А знаешь, что есть у Боббера? Знаешь, на чем Боббер приехал?
Он молча сдвинул засов и просочился в горбатый сарай – переоборудованный санузел звездолета на двадцать астронавтов, довольно просторный (в унитазах удобно хранить картошку).
– Я разучился удивляться, приятель… – пробубнил он изнутри.
И тогда я быстро смотался на улицу, оседлал эйр-роллер и влетел во двор, гремя и чихая двигателем. Ури лишь высунул нос, кивнул для вежливости, а через пару мгновений молча вынес во двор пару канистр.
– Поможешь? – он протянул голубую пластиковую канистру; я вспомнил, как искали их по дворам, набрали штук тридцать разных – из-под подсолнечного, машинного масла, из-под краски, для хранения воды, словом, с миру по нитке; как намывали и тайком пять дней подряд носили проверенному товарищу на космодроме, как при свете спички (фонарики Урмана в последнюю секунду сгорели), страшно боясь взорвать Базу, осторожно сливали топливо с цистерны.
– Я не буду тебе помогать! Хватит! Почему ты себя так ведешь? Что случилось?
Он показался весь, поставил перед собой еще две канистры и пронзил меня взглядом умирающего морского котика:
– Знаешь… вчера один гном сказал мне, что я неудачник, – он опустил и снова поднял взгляд, как штангу. – Молчи. Это правда, я думал, много думал…
– Ах ты, чудо с творогом! – я тысячу раз пожалел о нашем недавнем разговоре. – Чем ты слушал? Я просто предположил, как могли подумать гно…
– Правильно, все правильно сказал, и хорошо, и не надо оправдываться, надо всегда говорить правду, тем более друзьям, которые не желают ее
