Он смотрел на меня – внимательно, изучающе; от этого взгляда хотелось спрятаться, но у меня не было выбора. Я не отвела глаз.
– Ты просто не веришь, что достигнуть этого возможно, – скорее заявил, чем спросил ирриданец.
– Я человек, Марко. У меня нет запасного сердца, как у тебя, а срок действия имеющегося истечет лет через шестьдесят при лучшем раскладе. Даже если я вдруг посвящу всю свою жизнь объединению людей и ирриданцев, вряд ли успею добиться чего-то значимого. А если успею – кто гарантирует, что поколения после меня последуют этим же путем, ничего не испортив? Я не уверена в будущем, и это нормально: там, где я выросла, существует только настоящее… – Воздух закончился, и мне пришлось сделать паузу. – И какой смысл в том, чтобы вообще сейчас об этом рассуждать? Ведь у меня даже нет никакой власти. Я никто.
– Это неправда, – улыбнувшись, сказал Марко, но, к счастью, перестал допытываться других ответов.
Я была благодарна – никогда прежде мне не приходилось говорить ни с кем о благоустройстве мира; зачем, если благоустраивать-то, по сути, нечего?
Ну, разве что в шутку.
Но серьезность Марко в этом вопросе не могла полностью скрыться за его ни к чему не обязывающими улыбками, и из-за этого мне было не по себе. Из-за этого на мои и без того саднящие плечи словно наваливалась вся пугающая масштабность проблем человечества, Земли… ирриданцев. И я, не привыкшая заботиться о большем, чем мое место в рейнджерском рейтинге, чувствовала себя от этого крошечной и бессильной, в куда более широком смысле, чем из-за надорванных мышц или незаживших ран.
Тут произошло нечто предсказуемое, но в то же время невероятно странное: усилившийся ветер принялся срывать с верхушек гигантских одуванчиков их полупрозрачные стрелы. Они полетели, плавно переворачиваясь в воздухе, гораздо плавнее, чем подразумевала скорость ветра. Закат поджигал их очертания, словно обводя сияющим золотом нечеткие контуры, и стрелы уносились прочь, чтобы найти себе новое, не слишком кишащее жизнью место и прорасти там новым гигантским цветком.
– Красиво, – выдохнула я, когда первая из сверкающих стрел скрылась из виду. – Погибло море, земля превратилась в черт те что, зато вот одуванчики наконец почувствовали себя так комфортно, что вымахали и… вот. Удивительно, как на таком могильнике еще способно происходить что-то красивое.
– Мне кажется, ты ограничиваешь понятие красоты, – тихо произнес Марко. И следующие слова приглушили шум поднявшегося ветра у меня в ушах: – Ты красивая.
Еще в прошлой жизни я натренировала для таких случаев специальное выражение лица: брови изгибаются, приподнимаясь, уголки губ чуть кривятся, взгляд становится недоверчивым.
Если бы у выражений лица была четкая классификация, это можно было бы смело отнести к «ты давно проверялся на вменяемость?».
Наследие пришло с тех времен, когда новобранцы рейнджерского корпуса дружно шагнули в пубертат, и к вялой травле дочери капитана добавились периодические попытки вытащить ее на свидание. Я уже не помню, какая награда ожидала бы победителя в этом споре.
Но вряд ли Марко с кем-то на что-то поспорил.
– Почему ты сказал это? – прищурилась я.
– Потому что так считаю, – пожал плечами ирриданец, как будто ничего особенного не произошло. – Ты красивая, как для человека. Объективно. Хорошо развита физически, достаточно сильная и гибкая, у тебя дефицит пигмента, отвечающего за твой окрас – а это, если я не ошибаюсь, генетическая редкость. Белая кожа и оранжевые волосы считаются красивыми даже у меня дома. Думаю, там ты сразу же обзавелась бы поклонниками.
– Спасибо за такое объективное мнение… – я помолчала, не зная, куда мне девать полученную информацию, настолько это было неуместно, неконструктивно… но совсем не нужно ли? Недолго думая, я склонила голову набок, пристально разглядывая Марко. – Знаешь… Думаю, для ирриданца ты тоже, хм, достаточно горяч.
Интересно, он понял, что это сарказм? Стоило ли здесь быть саркастической – откуда мне знать, какие из ирриданских страшилищ могут считаться симпатичными? Не обиделся ли он?
Но Марко явно не собирался обижаться. Уголки его губ слегка приподнялись.
– О, – протянул он, окидывая меня довольным взглядом, – ты и не представляешь, насколько.
Мы смотрели друг на друга долгие несколько секунд, молча, не мигая. А затем одновременно рассмеялись. Смех у Марко оказался глубоким и низким, даже приятным; ирриданцы, в конце концов, смеялись так же, как люди.
Я чувствовала себя менее паршиво, чем за весь этот месяц. Возможно, это был мой первый искренний смех за последние несколько лет. Возможно, с учетом всего произошедшего, сейчас я была счастливее, чем долгое время до этого.
И когда понимание сформировалось окончательно, я почувствовала дрожащий холодок, пробежавший у меня по спине.
На девятилетие родители устроили мне праздник. Мама несколько месяцев засиживалась допоздна у себя в отделе, чтобы смоделировать для меня парк аттракционов в зале симуляций.
Парк получился совсем маленьким – тогда суперматерия была исследована гораздо хуже, чем теперь. Но я была неописуемо счастлива любовно выстроенным из простых полигонов батуту, качели и карусели, которая на каждом парном обороте спотыкалась из-за небольшой программной ошибки. Еще у
