какое-нибудь занятие. На ферме она ухаживала за животными, делала их жизнь лучше, и, на ее взгляд, это у нее неплохо получалось. Поначалу мать презрительно отзывалась об этой ее затее, но потом ей надоели споры, и она хмуро проводила свою дочь в большой город – в тот мир, который когда-то покинула сама.
Не прошло и недели, как ей удалось устроиться санитаркой в Отдел размножения Управления по делам обезьян. Она, как и раньше, ухаживала за животными и старалась сделать их жизнь лучше.
После восстания Цезаря обезьяны, казалось, позабыли про ясли. Она знала, что автоматические механизмы способны поддерживать жизнь младенцев на протяжении двух недель без всякого наблюдения, но ей все равно захотелось посмотреть на них и проверить, как они.
Войдя в ясли впервые после революции, она даже немного удивилась, увидев младенцев – всех девятерых – на своих прежних местах, в колыбелях, там же, где она их и оставила после начала беспорядков. Взрослые обезьяны не стали их забирать себе, потому что с этих пор вознамерились растить и воспитывать детей, не запятнанных человеческой технологией.
Посмотрев на покинутых или позабытых малышей, она грустно улыбнулась. Скорее всего, Цезарь даже не знал об их существовании. Что в каком-то мрачном смысле иронично, потому что трое малышей были его детьми.
Матери, конечно, пропали в ходе беспорядков и революции, но она помнила, что принимала роды у двух самок, которых когда-то сводили с Цезарем, и одна из них родила близнецов. Если нынешний «король обезьян» и знал, или хотя бы догадывался, что у него есть маленькие «принцессы», то он не подавал и виду. Малыши оставались брошенными и позабытыми. От этой грустной мысли у нее разрывалось сердце.
Горилла, не дожидаясь, пока она откроет дверь во внутреннее помещение, подергала затвор и обнаружила, что дверь не заперта. Распахнув ее и проковыляв внутрь, обезьяна окинула девушку грозным взглядом. Та подалась назад, не зная, что у гориллы на уме, и на всякий случай зашла за большой стол.
Обезьяна потыкала дубинкой в инструменты, принюхалась своим угольно-черным носом и вопросительно склонила голову набок. Передвигаясь по комнате и даже не поднимая головы, девушка чувствовала на себе пронизывающий насквозь взгляд.
Снаружи донеслись звуки других обезьян, прочесывающих здание. Она поняла, что восставшие наконец-то решили взять его под свой контроль.
Рука гориллы потянулась к панели управления, и, заметив этот жест, она позабыла о всякой осторожности. Палец обезьяны повернул один диск, затем другой. Девушку охватила паника.
Слово это вылетело само собой. Она представила себе результат непредумышленного вмешательства гориллы в механизм и среагировала, не подумав. Ее звонкий крик пролетел по всему помещению.
В мгновение ока – она даже не заметила, как это случилось – горилла набросилась на нее и ударила массивной ладонью по лицу. Ей показалось, что рядом с ее щекой взорвался динамит. Отлетев, она ударилась о стену и безвольно упала на пол. Удар костяшек пальцев по уху до сих пор звучал выстрелом.
Окно в стене над ней было скрыто под матовыми жалюзи. За ними в своих кроватках спали девять младенцев шимпанзе. По всей видимости, горилла совсем ничего не знала о них, как не знала и о том, что едва не убила их. Сама она через мгновение нависла над девушкой, вглядываясь в нее своими большими черными глазами. Принюхавшись, она фыркнула и крепче сжала дубинку, размахивая ею из стороны в сторону.
Девушка почувствовала, как у нее по шее течет кровь. Было такое ощущение, что лицо увеличилось раз в пять. Из глаз заструились слезы, скатываясь по щекам и смешиваясь с кровью.
Обезьяна как будто что-то заметила и наклонилась к ней, протягивая свободную руку. Девушка застыла на месте в страхе и в недоумении; сейчас двигались только ее глаза. Своими толстыми пальцами горилла отвернула воротник формы Управления по делам обезьян и ухватилась за жетоны, висевшие на цепочке вокруг шеи.
Девушка прикусила язык, чтобы в очередной раз не выкрикнуть слово, грозившее ей еще более суровым наказанием. Она зажмурила глаза, и перед ее мысленным взором предстал тот момент, когда года три назад, на ее шестнадцатый день рождения, мать вручила ей эти жетоны. Девушка и раньше просила их, зная, что они принадлежали ее погибшему отцу, и мать в тот день наконец-то поддалась на ее уговоры. С тех пор она постоянно носила их у себя на шее и ни разу не сняла за все три года.
В детстве она неоднократно слышала, как мать называла эти жетоны «моя награда». Насколько она понимала, отец передал их матери, когда ушел со службы. Они служили напоминанием о том мрачном времени, когда она еще не родилась, а мать страдала от разрыва с человеком, которого называла не иначе, как «тот ублюдок». Ее будущий отец помог ее будущей матери обрести душевное спокойствие, и вскоре они поженились.
– Пожалуйста, – прошептала она горилле как можно более жалостным тоном. – Пожалуйста, не забирай их…
Обезьяна резко выпрямилась, яростно сверкая глазами и напряженно втягивая ноздрями воздух. Она занесла дубинку над головой, и девушка снова зажмурилась, представляя, как дубинка рассекает ей череп, а обезьяна уходит с жетонами в руке.
Она не сразу поняла, что на этот раз это слово прозвучало не из ее уст. Голос был мужским, и доносился он из-за спины гориллы. Горилла обернулась
