Экипаж выгрузил мешки, коробку, груз перенесли в подсобку.
Грузовик уехал.
– Что здесь?
– Картошка подмосковная, как видите – три мешка. А в ящике американская тушенка.
По щекам девушки покатились слезы.
– Даже не знаю, как вас благодарить! Мне где-нибудь надо расписаться?
– Нет, мы сами все это купили.
– Спасибо. Хотите с детьми познакомиться?
– Хотим, – Иван просто хотел удостовериться, что дети в доме есть.
Они поднялись на второй этаж.
– Мы всех детей в одну большую комнату собрали. Так теплее и проще одной «буржуйкой» натопить.
Девушка открыла дверь, ведущую в комнату, и экипаж вошел.
Это был шок.
На кроватях лежали маленькие скелеты. Головки детей были стрижены наголо, тела не просто худые – изможденные, ручки – как спички.
У Ивана ком в горле застрял. Он не ожидал, что будет настолько плохо. Но одновременно понимал, что он командир, на него подчиненные смотрят. И потому он очень быстро взял себя в руки:
– Здравствуйте, дети! – поприветствовал он малышей.
В ответ – тишина, только слабое шевеление под одеялами. Потом раздался тихий голос:
– Дядя, вы поесть принесли? Хоть кусочек хлеба?
И взгляд у ребенка такой, что Иван едва не заплакал. Он повернулся и вышел, а следом за ним – и весь экипаж. О чем можно было говорить с голодными детьми? Можно не есть день, два, неделю – они терпели недоедание год с лишним. А ведь растущие организмы требуют еды… Потому в детдоме и тишина такая, что сил бегать нет.
Иван повернулся к директрисе:
– Просьба у меня…
– Да, я вас слушаю.
– Не давайте сейчас детям много еды. Знаю, звучит кощунственно. Но если сейчас картошку сварить и накормить их, может случиться заворот кишок, и они умрут.
– Ну что вы! Мы понемногу. Суп замечательный сварим – картошечка, банка тушенки. Лука бы еще или зелени… Им витамины нужны, они ведь дистрофики все. Мы теперь с едой, недели на три растянем. Вы не думайте, нам макароны привозят, крупы – не часто, правда. Но сейчас всем трудно, особенно тем, кто на фронте.
– Вывезем понемногу всех, – постарался ободрить директрису Иван.
– Да, я слышала. То один детдом закроют, то другой, потому как детей эвакуировали. А их меньше не становится. То родителей снарядом убили, то взрослые от голода умерли. Так их всех жалко! Спасибо вам за продукты.
– Это вам спасибо за то, что держитесь, – Иван обнял девушку. Даже сквозь пальто чувствовалось, какая она худая.
Экипаж покинул детдом.
Они долго шли молча, переживая увиденное. Никто не ожидал увидеть вместо детей маленьких старичков, истощенных и с потухшими глазами.
– Эх, зря, не додумали мы! – вдруг сказал Илья.
– Ты о чем?
– Яблочек бы еще мешок купить надо было. Витамины детскому организму полезны.
– Если еще раз полетим, луку прикупим, – добавил Савелий. – От цинги хорошо, я читал.
Иван полагал после детдома в центр сходить, на Исаакиевский собор поглядеть, на Невский проспект. Не был он в Ленинграде, или, по-современному говоря – в Санкт-Петербурге – никогда, и потому хотел воспользоваться случаем. Но после посещения детдома все желание пропало, и потому, не сговариваясь, они направились к аэродрому – все были потрясены увиденным.
У аэродрома Иван предупредил:
– Для тех, кто здесь служит, увиденное нами – не новость. А на своем аэродроме молчите. Дойдут разговоры до политрука или особиста – пришьют пораженческие настроения.
– А… – попытался что-то сказать Саша, но Иван жестко перебил его:
– Отставить! Я сказал – языки проглотить!
Ужин в летной столовой был скудным. Жиденький супчик, серые, слипшиеся макароны, чай с хлебом. Но Ивану кусок в горло не лез.
