— Понятно… Что ж, Попович. Поездка наша с вами оказалась делом пустым, к сожалению.
Тут Крестовский замер, будто прислушиваясь к себе, побледнел, достал из-за воротника оберег, который я поначалу приняла за нательный крестик.
— Что?
— С Эльдаром беда, — просто сказал Крестовский. — До города три часа. Опоздаем.
Я быстро упаковала самописец, ожидая начальственных приказаний. Шеф помотал своей львиной головой, осмотрелся:
— А нету ли в хозяйстве нелюбезного Евграфия Дормидонтовича каких-нибудь подвалов?
— Винный-то точно должен быть, — уверенно сказала я, догадываясь, что страсть моего шефа к подземельям носит не досужий характер. — Он, судя по виду, пьянчужка тот еще, а беленькую пить ему не по ранжиру, он же у нас мужчина при деньгах…
Последние слова я произнесла с узнаваемой интонацией купца Жихарева, даже поднеся ко рту оттопыренный мизинец, чем вызвала быструю улыбку шефа.
— Вы полны талантов, Попович.
Я бы, конечно, обрадовалась похвале, но тон его высокородия был слегка… ммм… кисловат, не слышалось в нем искреннего восхищения.
— У меня еще талант на подвалы есть. Идемте! — Я повесила на плечо самописец и уверенно подошла к внутренней двери.
Подвал я ему нашла на три-четыре, как по нотам. Провела через кухню, большую и какую-то необжитую, подняла дверь в подпол:
— Сюда.
— Недостаточно глубоко, — возразил Семен Аристархович.
— У него там больше одного уровня под землю уходит, — сказала я. — Это же новострой, но явно на месте старинного здания возведенный. Если он старые замковые подвалы кирпичом из осторожности не заложил, тут обязательно еще и подземный ход имеется, а если повезет, и пыточная с казематами. То есть это если нам повезет. Вам же для чародейства под землю забираться надобно?
Крестовский кивнул и полез в подпол.
— Мне вот интересно, почему у него в доме челяди совсем нет? Он же богатый, Жихарев то есть, он же не вдвоем с Анной в этой домине обретался. Нужны же прачки, горничные, повара, садовник, наконец.
— А он не живет здесь больше, — ответил Крестовский. — Дом на торги поставил. Говорит, поганое место, душит его.
«Ну не такое поганое, как его владелец», — громко подумала я, а вслух спросила:
— Что мы в подвалах делать будем?
— Пытать я вас буду, Попович, — грустно пошутил шеф, а может, не пошутил, кто их, чардеев, разберет.
На полу подпола, как бы нелепо это ни звучало, был еще один люк, я его открыла, закинув самописец за спину. Снизу пахнуло сыростью и каким-то зимним холодом.
— Ледник там, — пояснила я. — Идемте?
Крестовский без возражений полез вниз.
Я угадала. Внизу был оборудован ледник, а от него направо начинался старинный, выбитый прямо в каменистой породе подземный ход. Перфектно!
— У вас, Попович, большой опыт?
— У меня дома свой личный подземный ход имеется, — с гордостью сообщила я. — Мы же, Поповичи, род старинный, хотя и захиревший. Когда-то наш Орюпинск Поповичами прозывался, и строился он вокруг замка графского. Теперь-то, конечно, и замка нет, а то, что от него осталось, под наш дом упрятано. Я только ходить научилась, сразу там все исследовала.
— Понятно…
Шли мы в полной темноте, поэтому время от времени я хваталась за идущего впереди шефа, проверяя его присутствие. Он остановился, резко ко мне обернулся и сказал:
— Пришли. Значит, так, Попович, глупостей никаких не воображать и не орать. Если в обморок надумаете отправиться, держитесь за меня покрепче, я вас уже на той стороне откачаю.
И начальство быстро обхватило меня за спину и прижало к себе, самописец потянул плечо вниз, но я этого почти не ощущала, потому что мужское тело, прижатое ко мне в подземной тьме, разбудило во мне самые темные и не понятные мне до конца желания. Я буквально распласталась на этом теле, вжалась в него, косточки мои, ставшие хрупкими на манер птичьих, плавились в жаровне этих желаний, голову повело. Глаз я не закрыла, рассудив, что и так темно, поэтому, когда вспыхнул яркий холодный свет, во всех подробностях рассмотрела львиный квадратный подбородок и тень, только тень щетины на нем, и кадык, адамово яблоко, дернувшееся, будто чардей что-то с усилием проглотил. Свет стал нестерпимым, я зажмурилась и, когда Крестовский разомкнул руки, почувствовала себя осиротевшей.
— Вы как, Попович?
