Аристарховича, если бы доктор указание из тайной канцелярии не получил…
Я кивнула. Поддерживающий наш приказ боярин начинал мне нравиться.
— Значит, мы сейчас будем арест производить?
— Честно говоря, — Крестовский покачал головой, — я не знаю, что делать. Уверен, что домой она не явится, а где ее логово, мы с вами так и не узнали.
— Надо домочадцев допросить.
— Мы потеряем время, пока получим разрешение тайной канцелярии.
— Шеф, а вы уверены, что Мамаев еще жив? — Я достала из кармана Эльдаров оберег и отдала его Крестовскому.
— Я на это надеюсь.
— А правда, что эти самые метаморфы могут превращаться только в то, что в этот момент видят?
— Да.
— Получается, что для того, чтоб превратиться в паука, Ляле нужен был Палюля?
— Вы хотите сказать, что Мамаев жив, потому что превратиться в чудовище Ольга, то есть Александра, не может? Хотя если, например, она этого десятинога умудрилась на фотокарточке запечатлеть…
— Я знаю, кого мы можем допросить быстро и без разрешения, — вдруг сообщил Зорин.
— Говори, — велел быстро шеф.
— Помнишь, Семушка, о том годе ты меня посылал с петуховской горничной разобраться? Ну той, которую подозревали в похищении столового серебра?
— Ее уволили после дознания, хотя вина осталась недоказана и скандал не раздували.
— Я знаю, где эта барышня живет, давай с ней поговорим, может, она что подскажет.
Бывшая горничная обитала неподалеку от гнумской слободки в чистеньком двухэтажном домике и барышней перестала быть два месяца назад, о чем сообщила с гордостью, продемонстрировав нам парадный брачный портрет на стене гостиной. Дом она держала богато, с господским размахом, чему я немало подивилась.
Шеф с Зориным накинулись на хозяйку с вопросами, а я, не находя себе применения в данной беседе, тихонько сидела в угловом креслице у накрытого вязаной скатертью круглого столика. На нем лежал пухлый фотографический альбом и несколько томиков стихов. Стихи читать не хотелось. Я листала альбом, прислушиваясь, впрочем, к разговору. О хозяевах бывшая горничная знала немало, но все не то, что нам требовалось. А альбом был обыкновенным, такими принято засидевшихся гостей развлекать. Младенческое фото, крестильное, парадное девичье. Потом был групповой портрет, среди людей, на нем изображенных, я узнала и нашу собеседницу, и господина обер-полицмейстера при мундире. На заграничный манер Петуховы жизнь ведут. Групповой портрет с прислугой. Что за блажь? Вот это вот, наверное, супруга, а это… Скатерть чуть съехала, альбом за ней, я перехватила, чтоб он не упал, и на пол спланировала карточка, то ли вклеенная с недостаточным тщанием, то ли просто некогда засунутая между страниц. Я подняла фото и вскрикнула. С него на меня смотрела Ольга Петровна Петухова, правда, непривычно моему глазу одетая, но вполне узнаваемая.
— Это кто?
Хозяйка улыбнулась.
— Это фру Шобс, Сашенькина бонна. Она тут молодая еще, видите, какая прическа? Я ради нее фото у фру Шобс и попросила, хотела такие же рогульки себе накрутить. А у фру портретов своих много, она и Сашеньке запрезентовала один с трогательной надписью.
Крестовский бросил взгляд на изображение и вздохнул:
— Я же с ней знаком, как же я мог ее в Ольге Петровне не опознать?
— А молодые люди вообще на стариков мало внимания обращают, особенно если те рангом пониже, — сказала я. — Зато теперь мы знаем, на что Ляля любовалась, прежде чем на службу в чародейский приказ отправляться.
— К сожалению, местоположение Мамаева нам эта информация не подскажет.
Я пожала плечами и положила фото на место, между листов альбома. Скатерть опять поехала. Да кто ж в здравом уме лакированную столешницу плетением накрывает? Теперь на полу оказался и альбом, и пухлые томики, и спланировавшая вниз скатерть. Помогать мне кинулся Ванечка, да так, что мы чуть лбами не столкнулись. Я ворчала, напирая на равноправие, а Зорин уже вернул на место скатерть и альбом. Я протянула ему книги. На обложке верхней был изображен сам поэт, задумчивый вдохновенный юноша.
— Чарльз Гордон, — прочла я золотистое тиснение буковок, — перевод с аглицкого.
Подняв глаза, я встретилась взглядом с Крестовским.
— Говори, — велел он, опять переходя на «ты». — Мне это выражение лица очень хорошо знакомо.
— Я знаю, где Мамаев, — ответила я просто.
Через пятьдесят шесть минут после той эпохальной фразы я уже уверенно поднималась по ступеням к «Саду наслаждений». Если начистоту, шествию
