…Мир кувыркнулся, и Арина кувыркнулась вместе с ним. Рухнула в разверзшуюся воронку вслед за Волковым, схватила. Держать, не отпускать! Привязать к себе, чтобы не ушел, не умер. Чтобы не смел снова ее бросить…
Черная кровь проснулась от яростного крика, от нежелания мириться с неизбежным.
«Марго, мне нужно веретено!»
«Я попробую».
И уже через мгновение веретено, родовая батарейка, упало на колени, завибрировало, нагрелось, наполняя онемевшие руки силой. Получилось!
– Глупец! Чертов идиот! – Голос Саломеи забивает все пространство домика, из-за него тесно и душно. – Хорошо тебе теперь полудохлому? Скажи, хорошо?
Острие веретена нагревается, точно жало паяльника. Пахнет паленым. Это веревка и немножко кожа. Быстрее…
– Он живой, – шепчет Анук то ли успокаивающе, то ли предупреждающе. – Нож в ране, мой нож… сдерживает кровотечение. Арина, соберись, успокойся.
Ей нельзя успокаиваться, ей нужны все силы. Ради Волкова.
– Нож в ране? – Саломея смеется, падает перед Волковым на колени, склоняется, словно собирается его поцеловать. – Так это поправимо. – Костлявая рука тянется к рукояти.
– Не смей! – Путы падают, но осознание того, что ей не успеть, не остановить, парализует. – Не трогай его!
Слезы… беспомощные и горячие, как острие веретена, застилают глаза, прожигают огненные дорожки на щеках. А черная кровь, которая хранит память всех, кто был до нее, уже действует.
Веретено, маленькая деревянная торпеда, летит вперед, раскаленным жалом впивается Саломее в плечо, отшвыривает к распахнутой двери. А там, у двери, ее уже ждут…
Глаза Бабая по-кошачьи горят в темноте, улыбка похожа на оскал, и в улыбке этой – приговор.
Вскидывается вверх рука с камеей!
– Ты не сможешь!
Падает вниз рука с ножом.
– Смогу, не сомневайся. Я слишком долго терпел!
Туман пульсирует от радостного нетерпения, помогает Бабаю тащить сопротивляющуюся Саломею прочь, глушит отчаянные крики. Лучшего подельника, чем туман, не найти. Наконец-то Бабай обретет покой…
Ползком по грязному полу, не обращая внимания на впивающиеся в ладони занозы, к Волкову. Черная рукоять как метроном. Тик-так… Дыхание хриплое, с присвистом. Лицо бледное, бескровное, губы синие. А глаза открыты, следят за каждым ее движением.
– Молчи… не говори ничего. Тебе нельзя разговаривать…
В отросших волосах – серебряными блестками чешуйки. С длинными волосами он совсем молодой, почти мальчишка. Мальчикам нельзя умирать. Это неправильно!
Рукоять-метроном… тик-так… отсчитывает оставшиеся секунды жизни. Все медленнее, все слабее. А глаза смотрят внимательно, и губы силятся что-то сказать.
– Все… нормально. Не плачь.
– Что мне делать, Анук? – Анук старая, мудрая. Она должна знать. – Может, ваши травы?..
– Он умирает, девочка. Отпусти, не мучай.
– Нет! – Собственный крик глушит. – Должен быть выход, я точно знаю!
– Не мучай… Тут и Марта не помогла бы…
– Все хорошо… – Волков, умирающий Волков улыбается. – Приду… призраком.
– Мне не нужен призрак! Я хочу тебя здесь, в этом мире!
В этом мире… Если миры перемешать, если замкнуть теневой Круг и попросить, загадать одно-единственное желание…
– Не делай этого, девочка! – Анук знает, видит по взгляду, что решение принято. – Отпусти его!
– Не могу… – Губы касаются колкой щетины. – Волков, слышишь меня? Я тебя не отпускаю!
Верная Марго уже рядом, смотрит понимающе.
– Ты мне поможешь?
– Да. Только, Арина…
– Что?..
– Я хочу уйти. Устала…
