прокатиться к Варшаве не удастся. Если повезёт, и мы всё-таки пробьемся к столице Польши, то кровью умоемся похлеще, чем в Финскую войну. Хорошо если половина моих ребят сможет обмыть свои усталые ноги в Висле. Но и то это перед тем, как резервные части вермахта раздавят нас, как надоедливых клопов.
«Нет и ещё раз нет! Не хочу этого и не позволю жирным жопам всяких там фонов и герров радостно ерзать на своих мягких креслах, читая отчёты о уничтожении прорвавшихся русских доблестными частями немецкой армии. Пусть истинные арийцы проливают свою кровь, мы же будем действовать по- нашему, по-скифски – из-за угла, бревном по башке». Именно такая мысль в конечном итоге вытеснила из головы все выводы о реальном положении дел, сделанные профессиональным военным, закончившим академию. Опять из Юрки Черкасова попёрла партизанщина и методы действий, которым обучали в той реальности – в эскадроне. Ну а куда деваться? Положение критическое – цейтнот. Вот-вот могли появиться резервные части вермахта. А это означает конец всем планам и мечтам – свяжут нас позиционными боями, окружат, а потом раздавят, как и ребят майора Половцева. Но группа Половцева хотя бы планы свои выполнила – считай, половину корпуса люфтваффе уничтожила, а нам до своей цели – Варшавы, если немцы быстро подтянут резервы, так и не дадут добраться.
Под воздействием всех этих мыслей моя авантюристическая сущность, отодвинув на задний план опыт деда и военные знания, полученные в академии, взяла верх и начала командовать. Естественно, стоящему рядом со мной в окопе НП полка, штурмующего город, подполковнику Ломакину, я и вида не показал, какие страсти кипели в моей душе. Не кричал и не принуждал командира полка немедленно поднимать бойцов в атаку. И кровь из носа занять этот городок, несмотря на любые жертвы. По-видимому, именно этого ожидал подполковник, а иначе как объяснить его растерянность и не слишком уверенный ответ на мой вопрос. А я всего лишь спросил:
– Слушай, подполковник, у тебя на правом фланге артиллерия есть?
Замявшись, он зачем-то достал из планшетки листок, глянул на него и лишь затем ответил:
– Так точно, в батальон капитана Соколова должна быть направлена батарея «семидесятипяток» из приданного моему полку артдивизиона. Что, прикажете осуществить следующую атаку на правом фланге? Полк готов начать новый штурм города, ждём только прибытия бронепоезда. Опираясь на его огневую поддержку, мы ещё сегодня к вечеру займём основные опорные пункты фашистов. Комдив обещал прибытие бронепоезда через два часа. Но если вы прикажете, полк готов начать атаку немедленно.
– Да подожди ты со своими атаками! Лучше скажи, есть у тебя командиры или политработники, свободно владеющие немецким языком?
Этим вопросом я совсем ввёл в ступор командира полка. Он и так робел, находясь в одном окопе с командармом, а тут вопрос, совсем не связанный ни с обстановкой, ни с его непосредственными обязанностями. Было, с одной стороны, смешно, а с другой, трогательно наблюдать, как этот заслуженный человек с медалью «20 лет в РККА», приоткрыв рот и выпучив глаза, думал, что ему ответить командарму. Размышлял он, наверное, целую минуту. А потом, решившись, громким голосом, как будто отдавая рапорт, произнёс:
– Никак нет! В полку таких специалистов не имеется. Политрук Глушкевич лучше всех в полку знает немецкий язык, но на допросах пленных, где он обычно используется как переводчик, некоторые сведениями, которые сообщают «языки», перевести не может. Приходится ему использовать словарь, чтобы выдавить из фашиста нужную информацию.
– Жалко! А не знаешь – есть ли такой специалист в артдивизионе?
– Точно могу сказать, что нет! Я вчера по просьбе командира артдивизиона направлял к ним Глушкевича, чтобы он перевёл артиллеристам какую-то инструкцию по ремонту трофейной пушки. Их кулибины так там намудрили, что без ста граммов не разберёшься, а так как у нас сухой закон, то пришлось для того чтобы разобраться, рыться в немецкой документации.
Подполковник хоть и был в растерянности от моих вопросов, но солдатскую смекалку проявил. В завуалированной форме поднял перед командармом вопрос о приказе отменить водочное довольствие во всех подразделениях армии. Наивный, он думал, что этот приказ продвинули политорганы, а командарм, узнав о том, что водка помогает даже в деле ремонта вооружений, не говоря уже о боевом настрое, тут же отменит эти происки борцов с зелёным змеем. Знал бы он, что самый главный борец с алкоголем стоит перед ним, то даже и заикнуться не смел бы о чёртовых ста граммах. Я ещё с Финской войны уяснил для себя, что только трезвый может победить врага. Даже у слегка поддатого бойца снижается чувство опасности, и иногда он даже бравирует своим бесстрашием. Конечно, приняв стакан водки, легче подняться в атаку, но добраться живым до врага гораздо труднее. А нам обязательно нужно было добраться до мозга врага, которым, несомненно, являлся штаб группы армий «Центр», дислоцированный под Варшавой, – ликвидировав его, мы заставим биться в конвульсиях всего коричневого монстра. Трудная и почти невыполнимая задача, и малейшая ошибка, бравада, действия на авось, наверняка похоронят все наши благие намерения. Поэтому, несмотря на возражения того же Пителина, что решение непродуманно, я и отдал этот приказ по армии.
Целый пласт воспоминаний о Финской войне подняли слова подполковника, где он упомянул о пресловутых ста граммах. И о том, как я сам разливал своим ребятам трофейный виски, когда мы из последних сил удерживали захваченный финский дот. Тяжело было, и тогда алкоголь действительно оказал благотворное действие – снял адское напряжение и укрепил решение стоять до конца. Но тогда мы уже достигли цели, и шансов выжить практически не было. То, что я выжил, это счастливое стечение обстоятельств и, конечно, Шерхан. Сам раненый, он умудрился вытащить к нашим и тяжело контуженного командира – то есть меня. А ещё эти воспоминания напомнили о нашем лихом рейде на трофейном бронетранспортёре. Это перекликалось с тем, что я хотел
