Дом семейства Летье был по-деревенски просторным и совершенно обычным. Лишь ощущение тревоги и страха заставляло напрячься. Нужная дверь находилась под охраной четверых мужчин с дубинками и была забаррикадирована. На лице одного из стражей расплылся синяк, у другого была перебинтована рука, третий заметно хромал, а четвертый недавно потерял пару зубов.
– Видите эти битые рожи? – обратился к Тобиусу Летье. – Это ее работа. Отродясь никому не причинила боли, а как это началось…
– Вижу. Подробности не помешали бы.
Позапрошлым днем по пути на вознесенную службу дочь Летье внезапно впала в истерику. В семье соблюдался строгий религиозный уклад, так что о пропуске богослужения не могло быть и речи. Но чем ближе становился храм, тем тяжелее делалась истерика. Ребенок пытался разодрать на себе одежду, кричал, рыдал и громко выл. На пороге девочка вырвалась из рук родителей и попыталась убежать, отец ухватил дочь за шкирку, ткань платья треснула, и стали видны ожоги от цепочки с нательным костерком. Девочка разорвала ее, а надеть другую оказалось сложнее, чем на бешеную собаку.
Пейзане убрали баррикаду и отступили, сжимая дубинки. Тобиус смело шагнул в пахучую темень комнаты. Вертикальные зрачки расширились, и как раз вовремя – волшебник успел схватить бросившуюся на него девчонку. Пошатнулся. Оказалось, что все время речь шла о девице шестнадцати лет, рослой, по-пейзански крепкой и сильной. Щелкали зубы, доносились нечленораздельные рычащие звуки, и пена стекала по подбородку.
– Господь-Кузнец, Молотодержец и святые апостолы! – в ужасе закричал священник, неистово творя знак Святого Костра.
– Хватить глазеть, повернитесь к хозяину, у него сейчас удар случится!
Двое мужчин взяли Летье под руки и потащили прочь, Тобиус же без размаха ударил девицу левым кулаком в живот и швырнул на постель. Под его руководством священник и другие двое охранников кое-как сумели привязать ее.
Тобиус прошелся по перевернутой комнате, перешагивая через клочья разодранных платьев и одеял, черепки расколоченной посуды, сломанный настенный Святой Костер, приблизился к окну и выбил закрытые снаружи ставни, отчего внутрь хлынул солнечный свет. Люди Летье были белы, словно стояли в полушаге от собственных могил. Непрекращающиеся вопли одержимой заставляли их дрожать.
– Выйдите во двор, подышите, вас позовут, если понадобитесь.
Наружу они рванули наперегонки, только отец Эмиль остался стоять в изножье кровати, созерцая причиняющее боль зрелище.
– Когда вы видели ее в последний раз?
– Вчера вечером.
– И она уже была такой?
– Нет… нет. Она выглядела сильно больной, истощенной, не в своем уме, но… это ужасно!
Зубы девушки превратились в набор острых клыков, глаза казались парой разверстых ран, на правой стороне лба вздулась крупная шишка, а на левой точно такая же шишка уже лопнула, и из нее показался кончик маленького острого рога. Вдобавок ко всему пальцы на руках и ногах одержимой начали чернеть, будто их осмолили.
– Посторожите ее, отче.
Кухня в доме семейства Летье была просторной, и по деревенскому укладу она же являлась и столовой. Хозяин сидел на стуле, сжимая в дрожащей руке кружку с вином. Без слов он подвинул бутылку Тобиусу, когда тот приблизился.
– Я только что смекнул, что не пригласил гостя за стол, – едва живым голосом проговорил пейзан, – жена бы меня убила за такое. Все же хорошо, что я всех отослал.
– Всех? – Тобиус выглянул сквозь светлое окошко во двор.
– Отправил жену к ее сестре и сына следом. Она противилась, хотела быть рядом с Сабиной, но я запретил. Состояние дочери убивало мою жену.
– Сабина? Красивое имя, соломейское.
– Да. – Летье приложился к кружке, вытер рот рукавом. – Моя жена из соломейских цитаро. Дочку я ей позволил назвать, но сыну дал наше, архаддирское имя. Славный мальчик мой Гийом, слава Господу-Кузнецу за него, за то чудо, которое он нам ниспослал.
– Слава… – Тобиус осекся и облизнул губы, чувствуя желание сделать глубокую затяжку. – Что за чудо?
– Что? А, да. Господь долго не посылал нам детей, а потом родилась Сабина, и мы с женой поняли, что и это благословение.
Тобиус вспомнил о семье кузнеца из Пьянокамня. В деревенских семьях во все времена редко бывало меньше пятерки детишек, а порой их насчитывалось и вдвое больше, но случалось, что Господь-Кузнец просто не давал.
– Я ведь фермер, знаешь, довольно известный в здешних краях. У меня коровье стадо в несколько сот голов, молочная ферма, маслобойня, семейное дело. С детства Сабина за мной по ферме бегала, а я ее учил, готовил к наследованию, но семь лет назад жена родила Гийома, и уже двоих детей я стал учить, что и как. Сабина, конечно, старше, но Гийом – мальчик, и дело достанется ему, а дочь обойдется богатым приданым, как положено… так я думал до всего этого. Неделю назад моего единственного сына потоптала корова. Он заметил отбившегося от матери теленка, отвел его к стаду, а дурная телка неправильно истолковала и взбесилась. Боже, я думал, что сердце разорвется, когда увидел… увидел… – Пейзан закрыл лицо ладонью и отер скупую слезу. – Я привез из города лучших лекарей, каких нашел, но они лишь качали головами и советовали молиться, дабы он поскорее отмучился. И мы
