Здешний обитатель ощущался прежде примерно так же. Кто-то взрослый, стоящий на расстоянии вытянутой руки. Не любящий заботливый отец, но и не равнодушный угрюмый чужак. К такому не обратишься по пустякам, чтобы поделиться тревогами, но в случае настоящей беды он непременно поддержит.
Сейчас отношение этой сущности ко мне и окружающим не изменилось, изменилось ее настроение — от сонного ожидания она перешла к настоящему фонтанированию энергией и бурной жажде деятельности, и теперь до ужаса напоминала Грая. Я в первое мгновение растерялся, не понимая, как маг мог не заметить настолько явной перемены или почему не предупредил нас, но в следующее мгновение сообразил: ему просто не позволили это увидеть.
Сущность выжидала. Или, вернее, ждала вполне определенного человека.
Вот только предпринять что-либо я не успел. Ойша, шедшая на полшага сзади, вдруг споткнулась на ровном месте и, издав невнятный булькающий звук, начала медленно оседать на землю. Я едва успел подхватить ее. Рядом растерянно воскликнул маг, и по нервам ударило ощущением близкой угрозы — Грай поднял какой-то сложный агрессивный щит из своего богатого арсенала. Впрочем, толку от этого уже не было: на губах оружейницы пузырилась кровавая пена, глаза закатились, а от камней под ногами потянуло ощущением глубокого удовлетворения и даже почти счастья, слегка разбавленного удивлением.
Не знаю, откуда пришло отчетливое осознание происходящего и понимание его возможных итогов; наверное, из глубин родовой памяти, из тех времен, когда Праотец еще оставался среди нас, а Белый мир был высокоразвитым и самодостаточным.
В определенном возрасте каждый юноша-талтар начинает ощущать неясный зов. Поначалу он проявляет себя легким беспокойством на границе сна и яви, потом — непонятным томлением внутри, а однажды приходит отчетливое ощущение: пора. Значит, где-то в Белом мире, совсем недалеко, появился
Я не знаю, как и когда все это началось, кто это устроил и с какой целью, но талтар неразрывно связаны с горными котами. Это гораздо больше, чем просто обычай, и гораздо крепче, чем любая привычка. Наши души расколоты на части: одна половина живет внутри талтар, а вторая — ступает по снегу мягкими лапами белоснежного хищника.
Бой этот настолько честный, насколько вообще возможно: талхай против когтей и зубов, и лишь свои глаза и свои уши способны предупредить о приближении смерти. Тот, кто побеждает в схватке, забирает трофеи. Все — и плоть и душу. Поэтому матерые горные коты никогда не попадаются в силки и считаются на равнинах страшнейшими хищниками: они по-настоящему разумны, просто не видят необходимости как-то это кому-то демонстрировать.
Победив своего зверя, талтар может зваться мужчиной. Не только в моральном смысле, но и в физическом: до этого мы просто не способны заводить детей.
А женщина… выбирая себе мужчину, она соглашается принять часть его души. Брачные обеты таров тоже красиво говорят о духовном единении, о разделении жизни на двоих, вот только они лишь
Сейчас я точно знал, что происходит с Нойшарэ — отчасти благодаря наитию, отчасти… кажется, благодаря подсказке сущности, которая наблюдала за нами, воплотив в реальность то, о чем грезила несколько веков.
Оружейница помнила о заключенном в ратуше существе не из-за той кровной привязки и клятвы, о которой говорил Грай. Все это время род Л’Оттар связывал с этим существом крошечный осколок души. Наверное, он потерялся в момент ритуала или раньше, в момент кражи камня — вряд ли мы когда-то это узнаем. Потом кровная связь родителя и ребенка не дала ему исчезнуть, а потом… Эта капля передавалась от родителя к ребенку, изменяясь, трансформируясь, прорастая все глубже. Наверное, именно из-за нее в семье Л’Оттар из поколения в поколение рождалось лишь по одному наследнику.
Сейчас хозяин пожелал вернуть украденное и просто забрал его, не заботясь о сохранности смертной оболочки. А человеческая душа, как и человеческое тело, слишком хрупка, чтобы выдержать подобное без потерь.
Ойша умирала. Не где-то там, не в моих страхах, а прямо сейчас, у меня на руках, счет шел на секунды, и выход я видел всего один. Времени, чтобы придумать иной вариант, не было, и оставалось надеяться только на то, что потом оружейница не пожелает убить меня своими руками.
Если я, конечно, решусь все ей объяснить.
Я слышал, как очнувшийся Грай звал целителя и, кажется, чего-то хотел от меня; я его не воспринимал, полностью сосредоточившись на процессе. Тихо повторял себе под нос короткую, старую, как весь Белый мир, фразу: «Айлат ил-до тахайра».
Уложил девушку спиной на брусчатку. Стоя на коленях, укрыл Ойшу полой накидки — мера необязательная, просто не хотелось выставлять на всеобщее обозрение таинство, обычно происходящее под присмотром матерей и старейшин на самых нижних ярусах Белого мира. Интересно, хоть когда- нибудь за всю историю происходили вот такие вопиющие случаи, как сейчас? Невесть где, невесть как, без разрешения и каких-либо церемоний…
Одной рукой я потянул кинжал из ножен — не слишком узкий, обоюдоострый, достаточно толстый, он плохо подходил для грядущего действия, но
