ритуальные ножи никто и никогда не носит с собой.
Мазнул лезвием по тонкой коже на горле Нойшарэ, прочертил тонкую алую полоску — едва заметную царапину — ее крови нужно совсем чуть-чуть. Скорее, это просто символ.
Оружейница, кажется, уже не дышала.
— Айлат ил-до тахайра! — выдохнул сквозь сжатые зубы, левой рукой уперся в темные камни, нависая над телом девушки и окончательно укрывая ее от случайных взглядов.
Кинжал вошел в плоть с трудом, мучительно медленно. Неудобный и непривычный захват рукояти, необычное направление удара — приходилось прилагать много усилий, чтобы нож не вывернулся из руки, да еще попал куда надо. Я чувствовал — и даже, кажется, слышал — как скрежещет о ребро лезвие, стремясь проникнуть глубже.
Странно, но именно боль, пробившая грудную клетку, сделала сознание кристально ясным, отрезвила, придала неожиданной твердости и уверенности руке.
— Ил-до.
Тихо, на выдохе, одним рывком освободил нож. Горячая густая влага омыла пальцы, рубашка прилипла к животу, окрасившись темным. Ослабевшие пальцы разжались, выпуская нож, но это уже не беспокоило, необходимость в оружии отпала. Я коснулся ладонью пореза на шее девушки — и прикрыл глаза от облегчения: пару раз толкнувшись, боль вдруг утихла, оставив после себя неожиданно тоскливое ощущение пустоты и разочарования. Даже как будто на мгновение коснулся затылка ледяной ветерок — печальный вздох смерти, которая прошла совсем рядом.
— Отойдите от нее, дайте мне оказать помощь! — В этот момент кто-то настойчиво потянул меня за плечо. Наверное, целитель.
Отогнав поднявшееся в душе раздражение, даже почти ярость, я действительно отодвинулся, не забыв прихватить нож. Тары относятся к жизни совсем иначе, совершенный мной поступок неизбежно посчитают безумием и не поймут, так зачем привлекать внимание?
Все правильно. Я сделал то, что должен был, не более, и никакого нрава влиять на жизнь Нойшарэ этим поступком не приобрел. Девушка не давала своего согласия и вообще не знала об этом обряде, сейчас она могла требовать моей смерти, и противиться этому я был не в состоянии. Нет, вряд ли она на самом деле так поступит, даже если узнает. Но здесь и сейчас мне делать нечего.
Осторожно поднялся на ноги, аккуратно прикрываясь полами накидки и радуясь, что мех почти не пачкается. На темно-зеленых камнях кровь тоже была незаметна, возникло даже неприятное ощущение, что она впиталась в поры булыжников. Ощущение это подкреплялось пристальным вниманием обитавшей в них сущности. Любопытство, задумчивое удовлетворение… Существо явно не возражало против моих действий и не желало смерти Ойше. Более того, я вдруг понял, что должен поблагодарить его за помощь. Пожалуй, если бы не оно, я бы точно не успел: меня наверняка вот так же отстранили бы от девушки, и пока я пытался бы объяснить, что хочу сделать, и доказать, что это поможет, оружейница успела бы умереть.
Как именно местный обитатель провернул все так, что никто не заметил подвоха, я даже не пытался понять. Если он действительно близок своими силами к местным богам, оценить его возможности я все равно не смогу. Замедлил время, отвел глаза… Какая разница, если достигнут нужный результат?
В голове слегка шумело, перед глазами плавали темные точки: все-таки крови я потерял прилично, да и сил, моральных и жизненных, отдал много. Терять сознание, к счастью, пока не собирался, поэтому молча двинулся к краю площади.
— Таллий! Ты куда? — окликнул меня опомнившийся Тагренай, пока ворчливо-растерянный целитель искал повреждения у девушки, остававшейся без сознания.
Не имея желания что-то обсуждать с магом и, главное, ждать, пока целитель поймет, что кровь Ойше не принадлежит, я вознамерился грубо огрызнуться и просто уйти, но от этого меня избавил кто-то из магов, окликнувший Грая.
— Потом, — просто отмахнулся от него и двинулся к гостиничному номеру зализывать раны.
Мысли вяло крутились вокруг самых примитивных желаний, вроде «поесть» и «поспать», а еще я угрюмо думал, что придется посетить портного или магазин готовой одежды, поскольку эта поездка оказалась очень уж губительной для моих вещей: третья рубашка за декаду пойдет на выброс.
Странно рассуждать в моей ситуации о настолько примитивных вещах, но у меня не было никакого желания думать о будущем и неизбежном объяснении с Нойшарэ, если она вдруг что-то заметит, или это «что-то» заметит Тагренай.
Первое, что я вспомнила, очнувшись, — это боль, ударившую в грудь и прервавшую дыхание. Боль настолько острую, что даже от воспоминаний о ней к горлу подкатила тошнота. Потом вспомнилось смутное ощущение пустоты в груди. А потом я окончательно очнулась.
— Ну, хвала богам, — пробормотал рядом мужской голос, когда я открыла глаза и принялась в полной растерянности разглядывать хорошо знакомый потолок. — Как самочувствие? Пойду Лара позову…
