– Отдохните немного. Я постучусь к вам через пару часов, чтобы отвести в трапезную, – сказал мне герцог.
– Хорошо.
Я толкнула рукой деревянную дверь и вошла в свою келью. В коридоре послышался хлопок – Альваро тоже вошел к себе.
У грязно-серой побеленной стены стояла деревянная кровать с соломенным матрацем. В углу располагалось ведерко (вместо ночной вазы, я так полагаю), а над дверью висело распятие. Больше в комнате ничего не было.
Я с удовольствием скинула неудобные туфли, которые сильно натерли мне ноги, и растянулась на кровати. Несмотря на скудность обстановки, матрац оказался чистым, а солома в нем – сухой и мягкой. Веки закрылись сами собой, и я уснула мертвецким сном. Понятия не имею, сколько по времени я блуждала в своих сновидениях, однако проснулась я с испариной на лбу. Последнее, что я запомнила из своего кошмара, – склонившееся надо мной лицо Филиппа и бешеный стук в дверь.
Стук, как оказалось, был вполне реален. Кто-то упорно тарабанил в мою дверь. Я протерла глаза и громко крикнула:
– Войдите.
Через секунду в келью вошли две монахини с ведром воды, медным тазом, чистой сорочкой и рясой из грубого сукна. Они представились мне сестрами Анной и Марией, а затем помогли помыться и переодеться.
– Выходил ли герцог из своей комнаты? – поинтересовалась я, когда с водными процедурами и переодеванием было покончено.
– Да. Его сиятельство заглянули к вам, но вы еще спали. Поэтому он один отобедал, а сейчас беседует с матерью-настоятельницей. Он просил нас проводить вас в трапезную, когда вы проснетесь.
Вот же шельма! Значит, он запросто взял и заглянул ко мне? Без стука, без предупреждения… А если я тут голая по комнате хожу?
От мысли, что я гуляю голой по этой келье, а на меня смотрят два черных глаза из прорезей в бархатной маске, к щекам прилила кровь, щеки загорелись, а внутри все затянулось морским узлом.
– Спасибо.
Я быстро расправилась с тарелкой тушеной фасоли, которая с голодухи показалась мне пищей богов, и незаметно улизнула из-под носа сестер, которые, воспользовавшись случаем, принялись драить столы и лавки.
Ноги вынесли меня в центральный дворик, по которому гуляли гуси и куры. В центре дворика находился полуразвалившийся колодец, от которого по кругу лучами в разные стороны расходились узкие тропинки.
Я осмотрелась – слева и справа на втором этаже главного монастырского здания, судя по всему, располагались жилые комнаты послушниц – одинаковые узкие окошки, простецкий каменный балкон, опоясывающий этаж, скромные деревянные скамейки у стены. А вот центральная часть здания была окружена лимонными деревьями и пальмами в горшках. К тому же наверх вела лестница, отделанная гранитом, а балкончик из красного дерева явно вырезал какой-то умелец.
Поразмыслив, я решила, что апартаменты матери-настоятельницы находятся как раз там, и отправилась к гранитной лестнице по центральной тропинке-лучу.
Лестница привела меня сначала на резной балкон, с которого в здание уводил длинный темный коридор. Я осторожно вошла внутрь и начала потихоньку продвигаться, останавливаясь возле каждой попадающейся мне по пути двери и прислушиваясь. На пятой, а может быть, шестой по счету остановке мне повезло. За дверью прозвучал знакомый голос.
– То есть ты предлагаешь мне бежать? – спокойно спросил Альваро.
– Я уже говорила тебе и повторюсь снова – король в бешенстве. Мне стоило большого труда выпроводить восвояси его гонца. И то только после того, как я поклялась на распятии, что не дам тебе здесь крова. Ты понимаешь, на что мне пришлось пойти? Да простит меня Господь. – Женщина замолчала, видимо, чтобы прийти в себя после подобного богохульства. – Однако, чует мое сердце, скоро здесь будут королевские гвардейцы. Филипп прекрасно осведомлен, что нас с тобой связывает молочное братство и что дорога в Сан-Альенсо лежит через мой монастырь.
– Он дал мне слово, – возразил Альваро.
– Его слово выеденного яйца не стоит. Он заберет обратно то, что принадлежит ему. А тебя отправит в темницу. Вы чудом не столкнулись с его верным псом у ворот. Но судьба не будет так благосклонна к тебе всегда! Прошу тебя, откажись… Что ты потеряешь?
– Не могу, – тихо сказал Альваро, а у меня сердце начало подпрыгивать так, будто резвилось на батуте.
Почему он не может? Что заставляет его рисковать собой? Неужели у него и впрямь есть ко мне какие-то чувства? Улыбка тронула мои губы, а ладонь сама собой легла на грудь, успокаивая разбушевавшееся сердце.
– Неужели эта девица настолько ценна? Разве она ценнее твоей жизни? Брат мой! – с горячностью воскликнула мать-настоятельница. – Здесь ты можешь не опасаться никого и ничего, сними же эту проклятую маску и посмотри на себя в зеркало. Любая упадет к твоим ногам, а ты сцепился с королем из-за жалкой оборванки, дочери разорившегося Лоренцо Конте. Знай же, ее не примут ни в одном монастыре с тех пор, как король объявил на нее охоту. Это королевский указ. И ты не проси у меня приюта для нее!
Возможно, я услышала бы еще что-то любопытное, но слова про «оборванку» не на шутку разозлили меня. Я с силой толкнула дверь, которая, как
