Женщина действия.
И вооружившись тряпкой, Иллария принялась за уборку. Она подобрала свою непомерную юбку, выставив голые синеватые ноги. И рукава блузки закатала, оказалось, что и руки у Илларии под стать ногам, тощие и синеватые, со вспухшими венами.
– Не смотри, – бросила раздраженно, поймав внимательный взгляд Ивана. – Я не наркоманка.
– И не думал.
– А люди обычно думают… это после того… почти ничего есть не могу… он говорил, что модель должна быть стройной и… я привыкла к овсянке на воде. К кашам… а потом вот оказалось, что нервное и язва. Меня Машка уговаривала к психотерапевту обратиться.
Забравшись на подоконник, Иллария сражалась со стеклом. Она терла его мятой газетой остервенело, уже не замечая, что окно чистое, сухое…
– Может, стоило совета послушать?
– Может, и стоило.
Тазик и тряпка нашлись на кухне. Полы Иван мыть не любил, но умел.
– Лучше половики во двор вынеси. Вытряхнуть надо, – по-своему распорядилась Иллария и добавила тихо: – Я не сумасшедшая… я просто никак не могу отделаться от него.
И от страха, который убивает ее медленно, но верно.
Половики Иван вынес, закинув на ветку старой яблони, низкую, удобную, словно нарочно выращенную именно для выбивания половиков, избавил от пыли. А потом заглянул в одичалый сад и набрал вишен, темно-рубиновых, крупных и сладких.
Высыпал в почти чистую миску.
– Это тебе… за работу.
Он поставил вишни на стол и отступил, точно опасаясь, что Лара откажется от подарка. Да нет, не подарок, жест вежливости.
Угощение.
Не отказалась. Улыбнулась робко.
– Обожаю вишни, – тихо сказала Иллария. – С детства.
Она ела их, забравшись на стул, скрестив ноги и подперев острый подбородок ладонью. Брала по одной, разглядывала, отправляла в рот и жмурилась от удовольствия… и картина эта мирная была до того благостна, что Иван сам себе удивлялся.
– И с чего начнем? – спросила Иллария, поднимая за зеленый хвостик очередную ягоду.
– Со знакомства.
Идея по-прежнему не нравилась Ивану. Он понимал, что без Лары придется сложнее, но все равно предпочел бы, чтобы она осталась в городе.
В городе безопасней.
– Тогда пошли, – Лара вишню отложила с явным сожалением.
– Куда?
– Знакомиться. Чего кота за яйца тянуть.
Грубо, но по сути верно. Вот только имелся нюанс.
– Надо бы показать тебе всех, но так, чтобы тебя не показывать, – сказал Иван, потерев подбородок, на котором уже пробилась колючая щетина. Был за ним подобный недостаток, сколь ни брейся, а часа через два-три все равно вырастет. Машку это донельзя раздражало. Щетина кололась, Машка злилась, Иван брился… а оно опять.
Не нужно вспоминать. От воспоминаний становится больно. Не уберег. И дурак этакий, не заметил, до чего ей, Машке, с ним плохо. Обыватель… и на мертвых не обижаются.
Лара ждала продолжения.
– Конечно, может статься, этот твой знает, что ты здесь, но если нет, нечего ему задачу облегчать…
– И если это он? – Иллария уставилась темными круглыми глазами.
Аккурат, как вишни вызревшие.
– Если он, тогда и решим.
Иван сомневался, что все будет настолько просто. Он протянул руку и сказал:
– Идем.
Тропой, протоптанной еще в глубоком детстве меж бурьяна и лебеды, в одичалом малиннике, что выбрался за заборы.
…Детская игра в войну.
И взрослая женщина, которая боится. Ее рука дрожит, но Иллария упрямо идет. Шаг за шагом. И могучие листья дудника касаются ее щек, точно утешая.
– Стой, – Иван дернул, и Лара послушно замерла.
