Иван ему не поверил. Вовка тоже, он тряхнул писателя и повторил:
– Сознавайся.
– В чем?
Сигизмунд, удивительное дело, успокоился быстро. Вовки он не боялся.
– Я ничего не делал! И будьте так любезны немедленно меня отпустить! Евгения, скажите вашему спутнику, что он ведет себя неподобающим образом!
Рыжая покраснела, но промолчала.
– Зачем Женьку пугал? – Вовка переформулировал вопрос.
– Кто? Я? – совершенно неискренне удивился Сигизмунд. – Простите, Евгения, если наш с вами разговор вас смутил… мне очень жаль… но это еще не повод вести себя подобным хамским образом! Владимир, я буду жаловаться! Я на вас заявление напишу!
– Пиши, – ответил Вовка, но жертву все-таки отпустил. – Слушай сюда, паскудина. Я не знаю, кто тебе помогал, но еще одна подобная выходка, и я тебя вместе с тем котом закопаю.
– С к-каким котом?
Удивительное дело, теперь Вовка говорил негромко, но спокойно и уверенно, так, что даже Иван понял – и вправду закопает.
– С тем, которого твой дружок Женьке подбросил.
Вовка разжал руку и пиджачок измятый пригладил. Хотел по шляпе похлопать, но Сигизмунд отскочил:
– Я не виноват! – взвизгнул он, прячась от Вовкиной заботы за широким стволом тополя. – Это не я!
– Не ты… но я сказал, а ты услышал.
– Не посмеешь…
– Сигизмунд, – Вовка улыбался. И глядя на эту его улыбку, Иван понял, что вряд ли хороший психотерапевт помог Вовке, если к нему вовсе обращались. – Ты не поверишь, сколько всего я смею… и посмею…
Рыжая Евгения положила ладошку на могучее Вовкино плечо, и он вдруг успокоился. Отступил.
– Нехорошо женщин пугать, Сигизмунд.
– Псих!
– Интересная личность, – шепотом сказала Иллария. – Но это не он… точно не он…
…А Вовка понравился бы Машке? Вряд ли… сильный, это да. И с прошлым, которое могло бы показаться загадочным. Но сложно представить, что Вовка обладает в достаточной мере трепетной душой, чтобы Машку привлечь. И поэзия – не его конек, и вообще тонкие движения разума. Нет, он слишком прост, слишком груб, пускай местами и нарочито.
Тоже маска.
И странно, что такой человек, как Вовка, под маской прячется. Защищается? Надо бы подойти и… и что сказать? Помнишь, как ты мне нос сломал?
Вовка ушел, утащив за собой рыженькую, а Сигизмунд остался. Он тщательно оправлял одежду, а потом глянул вслед Вовке и сплюнул под ноги. Сказал что-то, но очень тихо, так, что Иван не расслышал. Потом вытащил часы и нахмурился…
– Мы за ним? – деловито поинтересовалась Иллария. И сама себе ответила: – За ним. Подозрительный тип… мне он не нравится.
– Он никому не нравится.
– Понятно… – она протиснулась вперед Ивана. – Слушай, а если он свернет, то как мы тогда?
– Когда свернет, тогда и решим.
Детская игра, казаки-разбойники. Разбойники прячутся, казаки ищут. И не приведи боже в засаду попасть, не помогут лихие шашки, из гибких веток вырубленные, и пистолеты не спасут от жгучей крапивы… можно орать, что так не честно, но на то разбойники и разбойники, чтобы без чести быть.
Сигизмунд шел уверенно, и тросточка постукивала по сухой дороге. Нелепый человек, вызывающий непонятное подспудное отвращение… почему?
Иван не знал.
Просто следовал в отдалении, прячась за разросшимся кустарником, протискиваясь через старые разваленные заборы. Дома жаль, говорят, дачники собираются расширяться, а значит, снесут. И малинник выкорчуют, и сныть покосят, и засеют газоны травкой… не о том надобно думать.
Сигизмунд все же повернул.
– Сиди здесь, – Иван выбрался из кустарника. – Я скоро.
– Ты…
– Встрече со мной он не удивится. Приехал. Гуляю.
Вид, правда, как подозревал Иван, несколько легенде не соответствовал, но это мелочи.
Над дорогой плясали мошки. Баба говорила, что мак толкут, а Ивану было интересно, для чего им мак… деревенские забытые легенды, от которых только и остались, что слова. Не время задумываться о них, главное, Сигизмунда из поля зрения не выпустить.
