когда в охоту про кого глянуть, тут тебе ни в жизни не проявится.
— Я, — она еще выше голову задрала, этак и шея переломится, — в милостыне не нуждаюсь…
— Чай пить будешь?
Милостыня… тоже мне сказала. Небось на милостыню я не богатая. Это бабка моя по столичному порядку взяла моду кажную неделю в храм захаживать. И широкою рукой медяшки сыпать, тем, кто на паперти устроился.
Боярыня.
Не, сама-то не видела, это уже после было, когда мы с нею добре разлаялися, но Станька сказывала.
…а про Щучку молчала.
И ныне сидит тихенечко, не шелохнется даже, в пол глядит.
Боится? Тогда чего ко мне не послала. Вона, людев в доме полно, и сыскался бы мальчонка, чтоб записочку передать. А она…
— Чай буду. — Щучка плечи и опустила. — С вареньем?
— С вареньем…
…а время-то позднее, но пока самовару ставили, пока стол накрывали хрусткою скатерочкою-вышиванкой, пока несли на него пряники и сушки, пироги с черемухой, курники и прочую снедь, вовсе стемнело.
…у меня ж еще реферата неписаная.
Про ковыли.
Иль другая, про пользительные свойства камня-гагата да его применение в амулетах всяческих. И если с ковылями я быстро управлюся, то с гагатом оно сложней. Про камень энтот я только и ведала, что есть он такой…
…ничего, Еська сподмогнет. Только ловить надобно, пока его душеньку вина грызет. Вона, глазки долу опустил, щечкой розовеет, что девка, которая с милым обнималася да тятькою застукана была.
Ага…
…хороша девка, саженны плечи и рожа хитрющая.
— И давно ты тут живешь? — Я самолично чаю налила.
Самовар в доме справный, медный да пузатый, начищенный до блеска. При короне, шишками да сосновою щепой набитою. Стоит взаправдашним царем над пузатыми кружками, только бока поблескивают.
— Третий день уже. — Щучка чашку приняла осторожне.
На меня глядит искоса, примеряется.
А вот с Еськи взгляду не спускает. Стоит ему шелохнуться, как прям сжимается вся, будто отскочить готовая… с чего б?
Он ее бил, что ли?
Не, Еська не таков. Дуроват, не без того, но чтоб до бития…
— Ты не думай. — Она на чай подула. — Я не буду красть. Я умею, но не стану. Не по чести это. И не наведу на твой дом никого…
— Тоже не по чести?
— Да.
Сухо. И коротко.
— И его трогать не буду. Если первым не обидит.
Еська бровку этак приподнял. Мол, когда это он девок да обижал?
— А… — Щучка на чай глядела. — Ты магик, да?
— Буду. Если доучуся.
— И… как оно? Учится?
— Тяжко, — призналася я, припоминая, что окромя гагата с ковылем у меня еще цельная глава про младшие руны, коии мы с Люцианою Береславовной переучваем. Разбирать надобно, отчего они младшие и где какую писать можно, а где — нельзя. И отчего нельзя. И что сделать, чтоб все ж можно было.
Замудреная эта наука, магия.
— Но ты же не целительница? — продолжала допытываться Щучка, с меня взгляду не сводячи.
— Нет.
— И значит, можно не на целительский?
— Ну… да… если возьмут.
— Я на целительский не хочу. У меня к этому призвания нет, а сила имеется. И я подумала, что если поступлю, проучусь… магиком стану. Хорошо будет, если стану.
