— Ты не думай, Рудый, не шалава она вовсе. Это так, красного словца заради и бабьей подлючее натуры… а так… никто б не посмел. Все ж знают… а ты, дурища, глазами не зыркай. Чего тебя тут ждет? Отойду я, и ты не удержишься… небось, первым делом туточки на столе и разложат. А чего останется, крысам спустят.
Девка молчала.
Зло. Нервически. А ведь и вправду с нее станется ножом и по горлу.
— У нее дар имеется. — Еська отвел взгляд. Все ж жениться, тем паче на этаком сокровище, он готов не был. — Отправь в Акадэмию…
— Клейменую?
— За что?
Он имеет право знать, раз уж ввязался.
Связался.
— Да… за женишка свово… был тут один… боярского роду… скотина, не чета тебе, Рудый. Я-то всею душенькою своею веры преисполнен, что ты у нас парень с розумом и пониманием. — Безликий мазнул по маске кулаком.
И снял.
Этакого на памяти Еськиной не случалось.
Да что этакого… и разговоров, слухов малых, которыми кишит дно городское, что постель нишего вшами, и то не долетало. Маска, коль уж случалось счастливчику добыть ее, прирастала к лицу намертво.
Так говорили.
И добавляли, что с нею и удача приходила.
Силы.
Злость. Такая злость, которая розум дурманила, оттого и боялись Безликого, оттого и не спешили дознаваться, кто ж ныне маску заветную примерил.
Оттого…
— Игрался он… проигрывал… много проигрывал. Другого небось за долги к стеночке прижали. — Безликий поскреб шершавую красную щеку, мелкими язвочками покрытую. — Свербит, паскуда этакая…
Он был знаком.
Странно как.
Зато и понятно, что дело отнюдь не в волшебной силе, которая с маскою достается, не в том, что ей благодаря Безликий знает каждого из подданных своих, что нищего скаженного, что распоследнего мальчишку, взятого в ученики.
— …я велел ко мне вести. И сказал, что, мол, или заплатит он, как должно, или худо ему сделается… сперва-то не поверил. Кричать стал, дескать, боярин он. И закона такого нетути, чтоб ему ущербу чинить. Не знаю, я человек простой…
…ой, лукавит.
Прежде-то Еська иначе на него глядел. С восторгом. С завистью. И всею сутью своею желал подобным стать.
А то и больше.
Везуч был он, еще не царь, но точно воровской царевич, легок на руку. И стало быть, не подвела удача, подфартило ему… когда?
Уж не тогда ли, когда сам Еська под плетку лег?
…и как добрался?
…не уходят Безликие сами. Не передают маску и власть с нею преемникам, как сие средь люду обычного делается, чтоб при свидетелях да жреце, каковой волю умирающего на бумагу запишет, а с той бумаги всем зачтет.
…нет, с кровью берут, выдирают из глотки еще живого. И только тогда — все знают — подчинится туманная тропа, а маска заклятая сядет на лицо, оживет.
И значится, повстречались однажды прежний царь и нынешний на узенькой дорожке. С каждым была его удача. Только воровская оказалась чуточку удачливей, коль жив он, тот, кто давно уже утратил не только лицо, но и имя.
— …читаю плохо… а уж законы… у нас туточки свои законы. Сломали ему мизинчик, стало быть, чтоб не сильно шкуру портить. Может, не медвежья, но все боярская, дорогая… он и запел иначе. Про мамку-тятьку вспомнил… стал клясться, каяться… прощениев просить… вот я и подумал, а чем не жених? Щучка девка зубастая, возьмет хозяйствие в рученьки свои, глядишь, и этого от загулов удержит. Он-то упрямиться начал… невеста у него там имеется… богатая… с приданым… будто я за своею кровиночкою золота пожалею…
Кровиночка глядела под ноги.
И куда ее девать-то?
В Акадэмию тащить? Глядишь и не выгонят. Но дальше-то что?
