Копье и кость

как жена должна попытаться спасти Нера прежде, чем его убьет мой дед. Я ведь только начала понимать, как закончить этот повсеместный хаос. – Легкая тень разочарования промелькнула в ее лице. – Если сейчас дед решит вмешаться – а что-то мне подсказывает, что он вполне может, – конфликт Каамалов и Ниитасов разогреет костер войны с новой силой. Все закрутится заново, в тяжелом положении окажемся и мы с отцом – с одной стороны будут Каамалы, с которыми мы в союзе через мой брак, но который уже, по существу, ничего не стоит; с другой – дед, с которым мы пока официально в союзе не состоим, хотя и стремимся, но который уже дважды помог нам куда эффективнее, чем Каамалы.

Маатхас дышал глубоко, разглядывая женское лицо. Если бы по округе не шаталась толпа его и ее людей, добывающих хворост, воду, последнюю возможную снедь… Если бы до них не доносились многочисленные голоса… Он многое бы отдал, чтобы стереть с лица Бану это сосредоточенное выражение; чтобы заставить ее хоть раз покраснеть от его близости, услышать, как срывается ее дыхание, сбивается ритм ее сердца… Непроизвольно мужчина сжал кулаки.

– Что с вами? – тут же откликнулась Бану. Маатхас отвернул лицо в сторону. Он уже раз сто пожалел, что вообще удумал вывезти ее подальше от всяких там Гистаспов и Раду.

– Ни… ничего, – собрался тан с мыслями. – Клянусь, если так случится, я буду на вашей стороне.

– Не надо клясться, тан, – покачала Бану головой. – Беда всех северян в том, что мы слишком честны. Нас легко прочесть. Готова дать руку на отсечение, что за всей нынешней ситуацией стоит Ранди Шаут, сколь бы он ни был немощен и хвор. Когда я вытащила Каамала из плена, он смекнул, в чем я полагаю свой долг, и сыграл на нем мастерски, так что теперь я вынуждена развалить союз, который не развалился прежде только через мои же отношения с Нером. А это со временем неминуемо приведет к тому, что Каамалы попытаются убить моего сына или хотя бы его отнять. В другом варианте я вынуждена бросить все, чем занята сейчас, вернуться за Нером в Сиреневый танаар, стерпеть подобное оскорбление от Каамалов, заставить заодно стерпеть его и Сабира Свирепого, а потом – выйти из игры с решительным проигрышем.

– Вы не можете так поступить, – неожиданно резко осадил тан.

Бану округлила глаза: не Сагромаху это решать.

– Вы мечетесь между тем, как должна поступить тану, и тем, как должна поступить супруга. Но правда в том, что Нер предал и генерала, и жену. Предал и как подчиненный, и как муж. Акаб! – воззвал Маатхас к Водному Богу. – Тану! – Вот и треснуло, разошлось по швам его самообладание. Мужчина уставился на Бансабиру алчущими глазами.

– Тан?

Маатхас потянулся вперед и обхватил ладони Бану. Прожгло обоих.

– Когда я встретил этого ублюдка… простите меня, но он редкий ублюдок! Слухи о том, что у вас не очень гладкие отношения, до меня доходили всего однажды – видно, в вашем лагере не особо болтливы, – я тогда отказывался верить…

Кажется, он совсем утратил способность ясно излагать суть. Однако сосредоточиться на догадках о причинах Бану не смогла: мысли разлетались тем быстрее и дальше, чем настойчивее Маатхас сминал в руках ее ладони. Никогда прежде собственная кожа не казалась Бану такой грубой, твердой, совсем неженственной, как сейчас, когда ее касался он.

– Тан, скажите толком…

– Глядя на него, я думал, как… как он так может? – Сагромах смотрел требовательно, серьезными глазами, которые теперь совсем не походили на всегда смешливые глаза тана Маатхаса. Неужели то, что он слышал, правда? Неужели Русса не врал и этот кретин совсем ею не дорожит? А ведь он так бился, так бился в шатре Сабира за право сделать ее счастливой!

– Тан, возьмите себя в руки. – Бансабира закусила губу, отведя взгляд, но Маатхас внезапно поймал ее за подбородок и строго, почти сердито заявил:

– Клянусь, если бы вы были со мной, я бы даже не взглянул на другую женщину.

Бану ахнула.

– Тан Маат…

В голове ярким пятном разлилась вспышка – тысячи мыслей одновременно взорвались с такой силой, что теперь оставили вместо себя только оглушающую светящуюся тишину. Вот оно какое – чувство, когда тебя целует мужчина, к которому уже полтора года испытываешь нечто совсем особенное.

Маатхас был нетороплив и неуступчив. Одной рукой он тянул Бану за запястье, другой, прижимая, твердо удерживал шею, не давая двинуться. Тан с трудом сдерживался, чтобы и руками, и губами не впиться в женщину до отметин. Ласково касался приоткрытых уст, осторожно перебирал волосы на затылке, и совсем уж невесомо провел языком по нижней губе, понимая, что это последняя черта и надо заканчивать, пока в голове есть еще хоть одна едва бьющаяся мысль.

Бансабира была готова заплакать. Если сейчас она уступит, никто из них уже не остановится. Так нельзя. Но ее самообладание разлеталось на осколки. Положение спасло только то, что Маатхас отстранился сам. Расфокусированный взгляд прошелся по женскому стану; мужчина смотрел с тоской покинутого и никак не мог выдавить из себя скомканные извинения.