сморщенному червяку вообще нужно?
– Напомню, что я – уже замужем и уже с тобой в родстве.
– Хм-хм-хм, да-да, я вспомнил. – Брови Идена едва уловимо дрогнули, изображая удивление. – Но видишь ли, ты – любимое дитя моей славной дочери, которое делало ее счастливой. А вот твой ребенок придется мне всего лишь правнуком. Сколько в нем, по-твоему, будет от меня? Немного ведь, правда? Н- да, совсем чуть-чуть. А раз так… – Иден будто опять засомневался. Он все время говорил так, будто сомневался абсолютно во всем, кроме своего хорошего настроения, которое настойчиво пытался внушить окружающим. Возникало чувство, что, наверное, даже отосланные им на казнь подданные или подчиненные идут на плаху с непроизвольным и дерганым оскалом.
– У Энума в скором времени появится внучка или внук, не столь важно. Если родители кузены, родство не такое уж и близкое, разве нет?
Бансабира молчала, обдумывая слова деда, и в лице никак не изменилась, но Гистасп, сидевший по ее правую руку, уловил, что женщина напряглась.
– И все-таки, – подал голос командующий, – достаточно близкое, чтобы быть предосудительным как кровосмешение.
– Вы думаете? Думаете, да, Гистарх? – уточнил Иден.
– Да, – вежливо кивнул Гистасп. – Согласитесь, осуждение в таком варианте неизбежно. Согласитесь ведь? – в тон тану ответил военачальник.
От этого подражания Раду вздрогнул и перевел на командующего круглые глаза, хотя до того успешно размышлял над тем, что Энум как-то подозрительно долго ходит за молоком для танши.
Бансабира напряглась – чертов Гистасп, иронизирует тут как ни в чем не бывало. Попробуй не рассмеяться, когда и так уже довольно непросто сохранять безучастное выражение лица!
– Ну а какое нам дело до осуждения, спрашиваю я вас? Что они посмеют сказать против союза, прошившего поперек половину Яса?
– Дело не в этом, – подала голос тану. – Я не стану распоряжаться жизнью нерожденного ребенка или делать из него ставку в союзе. В конце концов, мы оба можем не выжить.
Из-под ресниц Идена блеснули огни глаз и тут же вновь скрылись в щелках прищура. Дальнейшего можно было не договаривать – именно поэтому он и решил обезопасить себя другим браком, на случай, если с Бану что-то случится. Не в родах – так просто на поле брани. Не может же одному человеку так долго везти в чем-либо! Рано или поздно будет отдача.
Это понимали оба, сообразил Гистасп. Хуже – они поняли это с самого начала. С того момента, как впервые посмотрели друг на друга вблизи, одинаковыми широко раскрытыми глазами травянистого цвета; как осознали свою непроницаемую похожесть, дед и внучка поняли, что, независимо от того, какие цели преследовали прежде, теперь полны решимости сделать только одно – достичь договоренности.
Вернулся Энум. За ним следом шел слуга с подносом, на котором стояло несколько глиняных кружек и кувшин с молоком. Нервным жестом отослав молодого паренька и наполнив сосуды молоком, Энум сам расставил их и предложил один племяннице. Бану поблагодарила, но пить не торопилась.
– Хм-хм. Н-да, видите ли. Пять тысяч Матери лагерей оказались большой трудностью для всего Яса, – мелодично протянул Иден. Дурак, подумал Раду, тану не ведется на лесть. Тан продолжил: – Как думаете, Гистарх, удастся ли вам создавать столько проблем с тремя тысячами?
– Полагаю, да, – невинно отозвался Гистасп. – Просто род проблем придется немного сменить. – Он улыбнулся тану в привычной лучезарной манере. А ведь и этот такой же, осознали присутствующие.
– В любом случае торговать неродившимся ребенком я не стану.
Энум нахмурился – на переговорах позиции не ставят ребром.
– Но над предложением уважаемого дедушки обязательно подумаю.
– Ой, – Иден почти подпрыгнул на стуле, как мальчишка, увидевший что-то крайне интересное, – ты хочешь продолжить завтра? Хм-хм-хм. Завтра, да?
– Хорошие дела в один день не делаются, – ответила Бану. – Мама часто так говорила.
– Твоя мама была умной женщиной. – Иден одобрительно кивнул.
– Давайте хотя бы выпьем за воссоединение. – Было видно, что Энуму это примирение дается большим усилием. Он первым поднял кружку с молоком.
– Да-да, в твоем положении, внучка, молоко очень полезно.
– В моем положении очень хочется отдыхать, – вновь пожаловалась Бану.
– Но, тану, – назидательно произнес Гистасп, – разве не вы просили принести молока? Пить за обедом вино вы не стали, потому что вредно. Но отказаться сейчас просто невежливо.
Праматерь, Раду кажется, или танша немного покраснела.
– И впрямь, – ответила она, отведя глаза.
Все подняли кружки, Бану пересилила себя последней и мигом расцвела.
– За наше воссоединение, дорогие родственники, – и, воздев сосуд, с такой силой столкнулась им с кружками сиреневых, что на две трети наполненный
