видел ни одного человека из тех, кто его приветствовал. Ворвавшись в шатер и застав у ног дочери Гистаспа, настолько хмурого, что казалось, будто лоб ему свело судорогой, Яввуз тихо выдохнул «Бану» и едва не упал через порог.
– Позвольте, – сориентировался врач. – Поможете мне, – сказал он та?ну. Вала и Гистаспа выставили на улицу. Первый был белым как полотно, второй держался увереннее.
– Гистасп, – рвано гаркнула Бану, хватая ртом воздух. Мужчина обернулся у выхода. – Гистасп останется.
Сабир не то что не возражал – ему вообще было наплевать на все, кроме спасения той, чья спина теперь упиралась в его колени. Гистасп не думая ни минуты вернулся, сел рядом и взял таншу за руку.
– Постарайтесь, тану. У вас ведь еще полным-полно дел. – Он постарался ободряюще улыбнуться. Теперь это было легче, даже несмотря на ее искаженное болью лицо.
Гистасп продолжал болтать что-то успокаивающее, как и раньше. Пока лекарь не заявил:
– Да что вы так кричите, тану?! Я уже вижу головку. Все идет как надо. Придите в чувство, северяне должны сносить боль мужественно!
В ответ на это воззвание тану закричала громче. Не только от боли – из принципа тоже. Что он там несет? Ее крики оскорбляют честь клана? Да что он понимает…
Когда все закончилось и лекарь протянул тану? Яввуз крохотного кричащего мальчонку, она отказалась – перевернулась, уткнувшись лицом отцу в колени, и зарыдала.
– И что мне делать? – спросил врач.
Ответ пришел сам – Дан с той стороны полога сообщил, что прибыли повитухи и повозки для транспортировки танши и ребенка. Сабир велел прибывшим женщинам заняться внуком и выгнал всех из шатра. Гистасп на прощанье бросил один взгляд на измученную женщину, которая совсем не казалась счастливой вопреки расхожему мнению. Вышел и, выдохнув, пошел мыть руки. Он ведь так и не смыл танскую кровь с ладоней.
Бансабира рыдала до того истошно, что Сабиру приходилось держать ее даже лежавшую. Женщина деревянными пальцами цеплялась за бедро отца, оставляя синяки.
– Папа… – звала сломанным голосом. – Папа!
– Тише, Бану, все хорошо, моя девочка, все позади. – Сабир гладил дочь по голове и тоже плакал – от ее слез. Это ведь он обрек ее на это. Он заставил ее так рискнуть, хотя лучше многих знал, чем для женщин заканчиваются роды. Благо дочери все равно, она не видит лица отца.
– Папа! Неужели… жизнь… достается так?! Папа!
– Тише, Бану, все позади.
– Как?! Как я теперь смогу убивать врагов?! Отец!
…Гистасп бросил взгляд на шатер – хорошо, что он остановил ряды вдалеке. Чем меньше людей услышит все это, тем лучше. Чем меньше будет свидетелей того, что случилось за последние несколько часов, тем спокойнее. Для ее же блага.
Их маленький лагерь засыпал. Все, кроме выставленных на дозор новичков и Гистаспа, который сидел на каком-то валуне и не сводил глаз с шатра.
Через час рассвело.
Бану притихла только с рассветом. Гистасп осторожно, чтобы не потревожить, зашел внутрь. Женщина так и лежала на коленях отца, время от времени вздрагивая во сне.
– Как чувствовал, – тихо произнес Сабир. – Я уж думал, как тебя позвать. Надо ее переложить, у меня совершенно затекли ноги.
Гистасп постелил пледы и аккуратно перенес таншу. Сабир выпрямил ноги, совершенно их не чувствуя.
– Вам надо поспать, – заметил Гистасп.
– Тебе тоже. – Мужчины вышли на улицу. – Что вас с ней связывает?
– О чем вы?
– Она попросила тебя остаться.
– Я был с ней несколько часов до вашего приезда, – без тени смущения ответил Гистасп. – Думаю, тану так было спокойнее.
– Тогда будь благословен, Гистасп, – устало пробормотал тан. Они разошлись и устроились прямо на земле.
Проснувшись к полудню, Бану больше не плакала.
Она не плакала, не говорила, не поднималась с земли и больше всего напоминала мертвую – стеклянные глаза, почти восковая бледная кожа. Только непроизвольно дергающиеся плечи иногда выдавали, что женщина жива.
Ситуация не изменилась и тогда, когда, ничего не добившись от дочери, тан довез ее до чертога. Ее войскам был отправлен гонец с сообщением продвигаться к ставке Наадалов и располагаться лагерем вокруг стен.
Бану никого не хотела видеть, даже отца. Хотя ее регулярно навещали какие-то женщины, которые все время что-то делали: перетягивали живот какими-то тряпками, сцеживали молоко. И впрямь, запоздало осознала Бану, грудь ведь натуральным образом ломило.
Только однажды, когда зашел Гистасп, она коротко поблагодарила командующего. А после – и его глаза бы не видели.
