Бансабира не видела сына, хотя ей приносили его по пять раз на дню; не принимала брата, хотя тот приехал едва ли не специально; не разговаривала с людьми, ничего не ела, лишь изредка глотала бульон, который вливали насильно, днем и ночью выглядела бесстрастно и как-то растерянно и больше всего на свете хотела утопиться.
Но – увы, Мать Сумерек велит рождаться в крови и умирать в крови. Теперь Бану по-настоящему знает, что это значит.
Почти сразу Сабир вызвал к себе Вала и Гистаспа. Первому тан назначил награду за помощь тану Яввуз сам, и Вал принял ее с благодарностью, хотя что-то и пробормотал про честь, долг и все такое. С Гистаспом оказалось сложнее. Несколько раз Сабир Свирепый повторял вопрос, чего командующий хочет в благодарность, с разной степенью нажима, результат был один – Гистасп говорил, что ему ничего не нужно и у него уже все есть.
Приходить в чувство танша стала только спустя неделю.
Как-то резко – просто встала, пошла к сыну, который проплакал все дни без матери и, кажется, только успокоился, научившись обходиться без нее. Пока о нем может позаботиться кормилица, этого вполне достаточно, подумала Бану.
Потом нашла брата и провела с ним полдня. Следом поговорила с отцом и в присутствии собравшихся офицеров попросила на другой день в том же составе пригласить лекаря, который так ей помог. Надела форму из Багрового храма. Надо же, последние месяцы ей казалось, она больше в жизни не влезет в эту одежду, но все оказалось не так скверно.
Кликнув Лигдама, взяла оружие и вышла во двор. Пора вспомнить, что к чему.
Она ни на что не годна, с упавшим сердцем признала танша спустя сорок минут. Утомляется быстро, мышцы слабы… Как бы она ни проклинала в душе Гора, сейчас казалось, он один мог вернуть ей былую силу.
Ее приветствовала и поздравляла охрана и прибывшие командиры. Бансабира кивала в ответ коротко и немного надменно – так, будто прошедшей недели вовсе не было. Гистасп, наблюдавший со стороны, только ухмылялся. Отличное качество – уметь оставлять прошлое в прошлом. Он хотел сказать ей это лично, но пока не подходил – сама позовет, когда будет надо.
Когда на следующий день по просьбе тану в приемную залу чертога Наадалов при небольшом скоплении людей (включая хозяев замка, с которыми Бану наконец познакомилась) привели главного лекаря, тану радушно его поблагодарила и велела выделить соответствующую награду. Тот поклонился, отпуская что-то о том, что это его и долг, и обязанность, и что-то там еще. Расшаркиваясь, уже собирался уходить, однако танша попросила задержаться.
– Помимо того что ты помог рождению наследника Пурпурного дома, ты дал мне ценный урок.
– Я? – удивился врач.
– Именно. Ты сказал, что северяне должны сносить боль мужественно, и был прав.
– Простите? – Недоумевал не только врач – Сабир, Русса, многие собравшиеся переводили глаза с танши на лекаря и обратно. Бансабира бросила ленивый взгляд на Вала. Этот тоже ходил мрачнее тучи последнюю пару дней.
– Бану? – напрягся Сабир.
– Но, видишь ли, я признаю только те уроки, которые вижу на личном примере, – продолжила танша давать наставления целителю, игнорируя отца. – Вал, я тебя попрошу.
Вал в ответ кивнул, глянул на Маджруха и Ри. Подоспев к лекарю, они мигом его скрутили, и Вал, сняв с пояса меч вместе с ножнами, со всей силы врезал рукоятью целителю в пах. Тот сначала замер, а потом взвыл.
– Бану! – вскинулся Русса.
Сабир, напротив, замер.
– Ну же, что такое? – с презрением спросила женщина. – Почему ты так кричишь? Все идет своим чередом? Все северяне должны сносить боль мужественно, ты не забыл? Кажется, язык ему тоже придется отрезать. И рот зашить. А то иначе подобное поведение оскорбит честь Пурпурного дома.
Колени лекаря, дрожа, съехались вместе, он едва стоял и все еще скулил.
– За что… тану? – По лицу мужчины катились слезы.
– За глупость, – высокомерно отозвалась танша. – Боюсь, нам придется найти нового семейного врача, отец. Впрочем, это я оставлю тебе. Пойдемте.
Бансабира вышла из залы, не обратив внимания ни на вопросы, ни на причитания. Несчастного целителя отпустили, тот, скорчившись, упал на пол. Вся охрана вышла за госпожой.
Мальчишку назвали по традиции Каамалов – Гайером.
Бансабира сидела в комнате с братом. В смежном покое спали ее сын и его кормилица. Из числа синих, но Бансабира не возражала. Главное, чтобы о нем позаботилась какая-нибудь добрая женщина. Ей, Бану, все равно никогда не стать матерью вроде Эданы Ниитас – такой, какими и должны быть матери. Хотя бы потому, что Эдана Ниитас никогда не взваливала на себя так много и потому никогда не была ответственна перед столькими людьми. Привязаться к сыну значило оставить войско. Отступиться сейчас от армии значило обмануть тысячи людей. Врать Бану не любила.
Русса был рад, что Бану стало легче. Для этого отец его и позвал, сознался брат сестре. И – помогло. И впрямь Бансабира стала приходить в себя,
