– А кто находится в центре?
– Предположение: вершина иномировой экосистемы, к которой относятся фаги и паразит с Ша-Даара. Быть может, еще что-то, с чем мы еще не сталкивались.
– Предположение… – протянул Лещинский, постукивая авторучкой по краю стола. – Ладно, впишу твое предположение в сценарий, авось пригодится.
– Вопрос: так что же касается меня?
Лещинский не ответил. Подхватил грязную посуду и пошел к мойке.
7
Он плохо запомнил, как прошел остаток дня. Стоило выйти за порог Ресторации, как подоспел профессор с запотевшей бутылкой шотландского виски.
– Костя, надо нервишки подлечить, стресс снять, – убежденно проговорил он.
Лещинский махнул рукой, мол, черт с вами. Надо так надо. А тут еще Карл и Жанна подошли, потом подтянулась Старшая, успевшая принять с утра пару «маргарит». Сидели сначала в беседке на берегу озера, но ближе к вечеру, прихватив вяло отпирающегося Тарбака, переместились в Купальню.
– Вы все мне омерзительны! – хохоча, провозгласил Лещинский; он опасно балансировал на краю бассейна. – Я вас всех убью в финале пьесы!
– Гениально! – восхитился пьяным голосом профессор.
– А себя? – поинтересовалась, покачивая ножкой, вредная Старшая. – Тоже убьешь?
– Себе я омерзителен сильнее прочих, – подмигнул ей Лещинский.
– Ты – закомплексованное чмо! – вынесла вердикт Старшая и звонко рассмеялась. А потом добавила серьезно: – Если ты всех укокошишь в финале, то кому, твою мать, будет интересна такая пьеса?
А дальше – как отрезало. Глухая стена. Таблеточки, отштампованные в Госпиталии, избавляли от головной боли и тошноты, но память не возвращали.
Солнце, как всегда, жарило сквозь стеклянный купол, суля очередной жаркий и ленивый день. Лещинский скинул халат и кинулся к бассейну, чтобы с разбегу плюхнуться в прохладную воду.
Вовремя затормозил. Вчера кто-то сбросил в бассейн кадки с фикусами и карликовыми пальмами, которые остались в Купальне от последней гавайской вечеринки. Вода была бурой от грязи, по глади плавала листва и мелкий сор.
Лещинский хлопнул в ладоши.
– Убрать здесь все! – крикнул он, разбудив эхо. – Что за свинарник! Расслабились тут все!
Ему никто не ответил. По грязной воде скользили золотые бляшки солнечных бликов. Тогда Лещинский подобрал халат, накинул его на одно плечо и побрел в актовый зал, откуда доносилось бессмысленное бренчание на фортепьяно.
Едва он пихнул ногой двери, как в нос ударил запах перьев. Оказалось, что на сцене расположилась компания сизых птичников. Деловито курлыча, они перебирали браслеты и ожерелья, инкрустированные сияющими каменьями. За фортепьяно сидел старый, изрядно полысевший птичник и увлеченно терзал клавиши обтянутыми перчатками рукокрыльями.
– А ну, кыш! – Лещинский взмахнул руками. – Чего здесь забыли?
Птичники уставились на него черными жемчужинами глаз. В их взглядах читалось недоумение и детская обида.
– Если не участвуете в постановке, тогда катитесь в свой курятник! – пояснил Лещинский, поигрывая поясом халата, словно плеткой. – Мало вам, что ли, других мест в Санатории?
Расстроенные птичники собрали побрякушки и удалились, насорив на полу пером и пухом. Лещинский же вынул из растянутого кармана блокнот, ручку, затем уселся на край сцены и принялся работать. Завтракать не хотелось, таблетки прочистили мозги, мысль текла ясно и без усилий. Изредка он вставал, проходился по сцене туда и сюда, делал жесты, бросал в пустой зал фрагменты из диалогов, представляя себя тем или иным персонажем.
Потом в зале посветлело. Лещинский поднял взгляд и увидел Херувима, сидящего на последнем ряду.
– Что-то вы зачастили… – пробурчал бывший гвардеец.
– Дык время поджимает. – Херувим хлопнул ладонями по подлокотникам.
– Защита от фагов может дать брешь? – поинтересовался Лещинский.
– Нет, – отмахнулся Херувим. – Мы продали все билеты на премьеру. Если не запустим спектакль в срок, то могут возникнуть проблемы. В том числе – и с размещением на Сфере.
– Дело движется, – в который раз повторил Лещинский. – Финал уже вырисовался. Сейчас позову Гарреля и профа, и мы быстренько, в шесть рук, перепишем черновик.
– Финал должен быть неожиданным! – с нажимом проговорил Херувим. – Отписки мы не примем!
Лещинский вздохнул и развел руками.
