Глядя на то, как Зорро грозит снизу кулачком, Карл подумал: «Ладно, завтра подержу гнилушку, недомерок и оттает…»
Он взобрался на высоту, недосягаемую даже для рукастого Зорро, который сверху выглядел маленьким обиженным ребенком. Зацепившись пальцами ног за лиану, Карл начал обгладывать рыбешку, любуясь открывшимся видом.
Корни плавунов походили на луковицы, наполненные воздухом. Они и удерживали на поверхности океана древесные стволы, которые тянулись к солнцу, чтобы срастись в единую крону, широкими веерообразными листьями напоминавшую паруса. Поднимаясь над водой, плавуны росли вкривь и вкось. От главных стволов отходили многочисленные ветви и сучья, превращая плавучий лес в настоящий лабиринт. Иногда под собственной тяжестью сучья отламывались от полых стволов, и в темной, влажной глуби возникали дупла. Обитатели островка научились приспосабливать их под жилища. Самое просторное и самое комфортное дупло принадлежало Старшей Фемен. Ее товарки вычистили сочную мякоть, клочками мха высушили внутренние стенки дупла. Телохранители Воха и Миха наломали веток и устроили помост, который был заботливо устлан сухими листьями и мохом. Старшая, как подлинная королева крохотного мирка, благосклонно приняла от своих подданных этот дворец, откуда с тех пор почти не вылезала, отдавая распоряжения через проворную китаянку. Со своего насеста Карл хорошо видел, как снуют фемен у королевского дупла, словно пчелы вокруг улья. Только вместо цветочного нектара они таскали нехитрые дары островной природы – орхидеи, соленую рыбку, сухую листву. Близнецы-телохранители стояли на страже. Карл не удержался – метнул в Миху рыбьим скелетом, но тот не долетел до макушки верного пса. Орхидея на нижней ветке стрельнула клейким язычком, и через мгновение нежно-оранжевые лепестки в черную крапинку обволокли останки клейкохвостки. Моллюск, так похожий на экзотический цветок, долго будет теперь переваривать нежданную добычу.
Карл вытер грязной ладонью губы и продолжил путь.
Наверху было ветрено. Гудели туго натянутые, как корабельные снасти, лианы. Огромные веера парусной кроны, наполненные свежим бризом, влекли островок к выгнутому дугой горизонту. На такую верхотуру мало кто забирался. Фемен боялись. Русским делать здесь было нечего. Да и не удержались бы они на такой высоте, слишком тяжелые. Настоящие русские медведи. Карлика влекли корни, а не крона. А Отшельник не покидал своего дупла. По крайней мере, Карл никогда этого не видел. Впрочем, его вполне устраивало место, где он мог оставаться в одиночестве. К тому же – тут легче дышалось, что для бывшего воришки, выросшего в припортовом приюте и с детства страдающего приступами астмы, было спасением.
Карл обхватил лиану руками и ногами, полез, будто заправский матрос, к самой верхушке. Жесткие перистые, как у пальм, листья почти не гнулись под ветром. Один лист был с секретом. К нему плотно прилегала узкая металлическая пластина золотистого цвета. Ее на прощание Карлу подарил кхару, которому очень понравилась история ограбления роскошного номера в гамбургском отеле «Мёвенпик». Пластина была тяжелой, но не золотой – Карл это чувствовал. Ведь на Ша-Дааре нет ничего, кроме воды, живности и зелени. Ничего твердого, определенного, надежного. И потому любая металлическая пустяковина ценилась, как величайшая драгоценность.
Пластину к листу Карл накрепко привязал тонкой лианой. Только он мог распутать узел, которым та была затянута. Он уперся пятками в основание листа, нащупал короткий кончик… Синяя даль океана, просвечивающая сквозь частокол листьев, слепила глаза. Карл прищурился. Что-то еще было в этой дали. Не одинокий плавун, не кхару и не рыбий косяк, что-то гораздо более крупное, золотисто отсвечивающее в лучах утреннего солнца.
Карл забыл о заветной пластине, подался вперед, с трудом раздвинул негнущиеся листья.
– Donnerwetter! – в сердцах произнес Карл Фишер, которого трудно было чем-либо удивить.
2
– Какое неприятное солнце, – проворчал грог-адмирал Сылт, поднимаясь в центральный пост управления.
Сквозь овальные смотровые люки, затянутые светонепроницаемой пленкой, «неприятное солнце» выглядело, как зрачок птицы Ро, пойманной в синих лесах Узорчатой равнины. Но и птица Ро, и синие леса были очень далеко от этого зыбкого, ненадежного мира, в котором слишком много воды. «Гордость Центурии» – линейный подводный корабль, водоизмещением в три тысячи бых – бороздил глобальный океан Сырой планеты неисчислимые деления времени, но каждое утро грог-адмирал начинал свою вахту именно с этой фразы. На флоте издавна ценились традиции, поэтому старший помощник Олт неизменно обращал к своему начальнику сочувствующий взор огромных глаз, привычных к холодному свечению красного солнца Центурии, и выпячивал пупырчатый подбородок, выражая этим свою готовность выполнить любой приказ. На этом церемония заканчивалась. Сылт опускался в командирское кресло и знаком приказывал доложить обстановку. Олт разворачивал на главном экране оперативную карту района плавания. Скороговоркой называл данные о промерах глубин, скорости и направлении подводных течений, минеральном составе забортной воды, сейсмической активности океанского дна.
– А что, был ли замечен след Зверя? – скучающим голосом интересовался Сылт.
Олт выдавал вторую скороговорку, из которой следовало, что ни феромонового, ни теплового следа Зверя зарегистрировано не было, и электрохимической активности с необходимой сигнатурой также не обнаружено.
Грог-адмирал в благодарность угощал старшего помощника комком жевательной массы и погружался в благодатную дрему. Вахтенные замирали у четырех штурвалов, не смея нарушать покой своего командира. Острый форштевень с шипением рассекал мертвую зыбь океана, громко орали летающие твари, кончиками кожистых крыльев чиркая по воде в опасной близости от стремительного контура подводного линкора, трубили в завитые раковины изящные полуразумные создания, играющие в кильватерной струе, но все эти звуки не проникали сквозь несокрушимую оболочку. На центральном посту
