Сквозь зарешеченное окно Гаррель видел дрожащие канаты фуникулера, редкие клубы угольного дыма и плакат с предвыборной рекламой на стене доходного дома напротив полицейского участка.
«Голосуй за Партию Традиций и Стабильности, лидер – лорд Орхо Со Нон Наррель! Нет бракам неопределившихся! Нет ереси! Нет богомерзкой науке!»
Ему казалось, что он изучил лицо лорда как свое собственное. Каждую чешуйку, каждый роговой вырост. Но стоило закрыть глаза, и он снова видел кровавую пену на губах Харреля-Но. И то, как модель бьет ладонями по оконным стеклам в неподдельном ужасе, словно собирается выпрыгнуть с двадцать третьего этажа.
К Гаррелю подошли. Дохнули застарелым перегаром. Забубнили с ленцой:
– Ходит слушок, что ты с неопределившимся забавлялся…
Гаррель поднял голову. Перед ним стоял плотный длиннорукий арс. Рыло потомственного алкоголика, вонючая одежда бродяжки, босые ноги, покрытые заскорузлой грязью.
– Эко же тебе не повезло… – сокамерник покачал головой, роговые наросты на которой походили на ржавые лохмотья. – Знаешь, что с такими, как ты, затейниками делают в Приветливом Доме? Заставляют переопределяться… но, может, тебе и понравится… – Он оскалился, показал гнилые зубы.
– Сядь на свое место и не порть воздух! – бросил ледяным тоном Гаррель.
Бродяжка отступил.
– Ухожу-ухожу. Меня-то подержат для виду и отпустят, потому что греха на мне нет. А вот тебе я не завидую, совсем не завидую.
В коридоре загремело. Кто-то шел, проводя дубинкой по решеткам. Бродяжка сейчас же отпрыгнул к своим нарам. Стук оборвался, за решеткой двери возник силуэт полицейского.
– Гаррель, То Нда Хо? – прозвучал скучный голос.
Гаррель встал, подошел к решетке.
– Это я.
Клацнул замок, дверь приоткрылась.
– Выходи.
Полицейский провел Гарреля в комнату для допросов. Модельер ожидал увидеть следователя, вот только следователя там не было. Вместо него на табурете сидел, ссутулившись, Треклятый Жрец в черном балахоне. Полицейский подтолкнул Гарреля ко второму табурету и проворно выскочил в коридор. Гаррель тоже кинулся к выходу, но дверь захлопнулась перед его носом.
– Смеющийся бог больше не улыбается тебе, – проскрипел жрец. – Скорби – зло пришло в Сферы!
– Я знаю, – ответил Гаррель, с трудом заставляя себя повернуться к Треклятому лицом.
– Сядь! – приказал жрец, и Гаррель чуть было не сел сразу возле порога. Но спохватился и подошел к табурету, опустился на сиденье. Настороженно поглядел на арса в черном балахоне. Под капюшоном тлели, точно две лампады, глаза, и пахло от жреца какими-то благовониями, Гаррель не мог понять – какими именно, все-таки он вел светский образ жизни и храмы любых богов обходил стороной.
– То Нда Хо Гаррель, – произнес, словно выругался, жрец, – нанес увечья своему сожителю Харрелю-Но, в результате чего тот временно лишился трудоспособности. Это ведь уже второй случай, когда тебя доставляют в участок по обвинению в хулиганстве и членовредительстве?
– Это так, безрадостный, – ответил Гаррель.
– Что произошло в первый раз? – Взгляд жреца уперся модельеру в переносицу, словно сверло.
Гаррель передернул плечами. Дело это было давнее, он надеялся, что все успело забыться. Ан нет. Полицейские архивы Первого Ареала помнят всё.
– Я был студентом. Учился на модельера одежды и обуви. Денег не хватало, – выдавал порциями Гаррель; врожденный страх перед Треклятыми Жрецами, которые всегда унылы вопреки заветам Шу-Арреля, мешал вести мысль.
– Продолжай, – потребовал жрец.
– Я подрабатывал на стройке. Чернорабочим. Мы возводили небоскреб банковского центра. И народ в чернорабочие шел всякий. В основном с окраин и из сел.
Там были арсы, вроде его старших братьев. Студент-модельер упорно не вписывался в коллектив. С первых дней работы он стал объектом для подтрунивания и розыгрышей. Шутки шутками, клички кличками, Гаррель не был мальчишкой, и его подобная чепуха давно не тревожила. Но когда полупьяная компания попыталась отнять у него жалованье, он взялся за обрезок арматуры и выпустил пар. Двух он отправил на больничную койку, еще двое отделались синяками и ссадинами. В тот раз обошлось лишь профилактической беседой с инспектором полиции, и еще декан факультета по-отечески пожурил его, посоветовав держаться подальше от плохих компаний.
– Расскажи о своей семье, – потребовал жрец.
– О семье? – Лещинский почувствовал, что кровь ударила ему в роговые выросты на скулах, порождая зуд. – Все мои близкие погибли, безрадостный.
