Все наши ложные «сегодня»

– Хорошо, допустим, я видел книгу в детстве, – выпаливаю я. – Но если я сумасшедший, то я хочу выяснить все наверняка. Я-то совершенно не чувствую себя психом.

– Мы обеспечим тебе любую помощь, какая только может потребоваться, – уверяет мама. – Возможно, твое состояние имеет психологическое происхождение, а может, неврологическое или гормональное, или даже вирусное. Мозг – сложная штука. Но дело в том, что ты должен принять помощь.

– Ага, – киваю я. – Уговорили. Но после того, как мы отыщем Лайонела Гоеттрейдера.

– Человека, которого нет, – вставляет Грета.

– Он есть, – возражаю я. – Вероятно, он уже умер, но я уверен, что он жил когда-то в этом мире.

– Удобная позиция, – фыркает Грета.

– Хватит тебе! – огрызаюсь я. – Что тут вообще удобного?

– Между прочим, не я основываю свою безумную картину мира на загадочном ученом, который изобрел вечный двигатель, – отвечает Грета. – Все остальные, кого ты упоминал… конечно, то, что ты знаешь фамилии малоизвестных ученых, весьма странно, но я отыскала их в Сети, поэтому так мог поступить и ты сам… Но Гоеттрейдер! Ты уверяешь, что он – самый умный человек на планете. Гений, изменивший мир. Но я не обнаружила никаких следов Гоеттрейдера.

– Что-то должно быть, – упорствую я. – Можно отправиться в Данию – на его родину – и найти свидетельство о рождении. Он жил в Сан-Франциско. Должны сохраниться документы. У него же был паспорт, водительские права. Произошел несчастный случай. Даже если его скрыли от общественности, должны же сохраниться хоть какие-то свидетельства! Эксперимент финансировался федеральным грантом. У американского правительства должна иметься какая-нибудь расписка.

– Забавно! – оживляется папа. – Некоторые другие имена из этих шестнадцати мне определенно знакомы. Но Лайонел Гоеттрейдер…. Нет. Я никогда не слыхал такой фамилии.

– Почему бы нам сперва не оказать профессиональную помощь Джону? – беспокоится мама. – А позже, если у тебя, Джон, еще сохранится такое желание, мы сможем взяться за поиски Гоеттрейдера.

– Если Лайонелу Гоеттрейдеру в шестьдесят пятом году стукнуло сорок два года, – произносит Пенни, – значит, сейчас ему – девяносто три. Не исключено, что он до сих пор жив. Но если и так, неизвестно, сколько он протянет…

– Чудесно! – восклицает Грета. – Хочешь искать какую-то несуществующую личность – флаг тебе в руки! Но от имени всего остального человечества уверяю тебя, что ты зря потратишь время.

Я молчу.

– С чего ты предполагаешь начать? – спрашивает папа.

– Разве это не очевидно? – отвечает за меня Пенни.

Она берет книгу и показывает всем фотографию семьи Франкеров. Она тычет пальцем в Джерома Франкера. Ученый обнимает Урсулу за плечи одной рукой чересчур покровительственным жестом. Другая его рука опущена. Рукав рубашки аккуратно подвернут – как раз чуть пониже того уровня, где должен находиться локоть. Остальной части руки нет. Ампутирована.

– Джером Франкер жив! – объявляет Пенни. – Или, по крайней мере, был жив два года назад, когда умерла Урсула. Что бы ни случилось в прошлом, если в мире имеется хотя бы один человек, который должен помнить Лайонела Гоеттрейдера, это Джером Франкер.

Похоже, мне предстоит поездка в Сан-Франциско.

90

Отец рассеянно собирает на скатерти крошки и складывает их в кучку перед собой. Он ни на кого не смотрит. Он методически, скрупулезно сгребает вместе крошки от лимонных коржиков.

– Нам необходимо соблюдать осторожность, – наконец, произносит он. – У каждой семьи есть свой собственный функционал. Уникальный путь разрешения конфликтов и кризисов. Своеобразная эволюционная адаптация к специфической внутренней среде. А когда доходишь до пункта, в котором сейчас находимся мы – четыре взрослых человека, привычных к причудам друг друга, – то понимаешь, что такой функционал уже обрел некую устойчивость. В противном случае до этого пункта просто не добраться. Неизбежное отчуждение и развод.

Папа прикасается к собранным крошкам кончиками пальцев и выстраивает из них равносторонний треугольник.

– Но в жизни семьи, точно так же и в животном мире, случаются различные события и катастрофы, – поясняет он. – Кому-то, например, даже может грозить вымирание, что очень печально… Поэтому нельзя заранее предсказать, способен ли функционал вывести семью из кризиса, который не имеет ничего общего с банальной ссорой.

Повернув руку, он ребром ладони формирует из треугольного крошева квадрат.

– Наш семейный функционал вполне пригоден для нас. Мы практикуем иронию, насмешки, а порой и злой сарказм. Иногда – неприкрытые проявления чувств. Но они, как правило, перемежаются нашими шутками и остротами, превращаясь в эмоциональное тирамису… Что же нам делать сейчас? Полагаю,