– Что?
– Известность пришла к тебе всего полгода назад. Неужели тот факт, что в это же время с тобой случилось… помешательство, никак не связан со славой? А ты в курсе, что Юнг говорил о совпадениях? По мнению Юнга, если мы не видим цели, это не означает, что к ней не ведет ни одна дорога.
– Я слишком устал для продолжения заумных психологических бесед, – признаюсь я. – И, пожалуйста, не привлекай сюда Фрейда с Юнгом. Это слишком жестоко.
– В таком случае подумай хорошенько, Джон! – не сдается мама. – Пути назад нет. Ты застрял в неприглядной, мертвящей реальности, да еще без машины времени. С твоей родной планетой покончено навсегда, что логически следует из твоего рассказа.
Я пожимаю плечами. Мне пока не по силам произнести это вслух.
– Наверное, так и есть, – продолжает она. – Вероятно, ты берешь самые лучшие идеи из своего волшебного фантастического мира. Но если та Земля погибла, и как ты утверждаешь, именно ты во всем виноват, разве не твой долг сделать наш мир чуточку получше?
– Получше? – тупо переспрашиваю я.
– На тебе лежит ответственность, – изрекает она. – Ты – единственный, кто способен показать нам, как выглядит рай. Ты сумеешь построить будущее, в котором нам предстоит жить. Причем построить в буквальном смысле слова: воплотить в кирпиче, стали и стекле. Не считай себя гением, если не хочешь. Думай о себе, как о разбойнике или чудовище, которое погубило целый мир. Но ты – все, что у нас есть.
Я теряю дар речи. По-моему, эти слова чрезмерно насыщены пафосом, но моя мама – не первая из матерей, ожидающих от своего чада великих открытий.
– А если это для тебя так важно, ищи разгадку тайны в Сан-Франциско, – добавляет она. – Но будь осторожен и возвращайся домой, к нам. В мире, где ты живешь, полно работы, которую надо делать, даже если это и не та реальность, которую ты видишь во сне. Но ведь там ты фактически
Мама обнимает меня. Затем распахивает дверь кабинета и идет в спальню, чтобы присоединиться к отцу, который уже давно лежит в кровати.
93
Мы с Пенни возвращаемся к ней домой. Я в основном живу там со дня нашего знакомства, потому что в своей квартире я чувствую себя неуютно.
Пенни поручает открыть книжный магазин одному из своих сотрудников, поэтому мы можем валяться в кровати практически весь день.
Окна спальни выходят на восток, и в них льется яркий утренний свет.
Я пытаюсь уснуть, лежа рядом с Пенни, а в голове у меня со скрипом прокручиваются события минувшей ночи.
Пенни в трусиках и в мягкой футболке расслабленно привалилась к моему боку, ее голова лежит в углублении, которое образует мое плечо. Прядки ее волос щекочут мне подбородок и губы. Она тяжело и глубоко выдыхает.
После семейных откровений перед моими родными мне изрядно полегчало, с души свалилась часть гнетущей тяжести. Однако я до сих пор думаю, что мне следовало заверить всех в том, что мои разглагольствования в больнице насчет альтернативных реальностей были мимолетным замыкание синапсов.
Нынче ночью я забыл сделать запись. Пенни посоветовала мне каждый вечер, перед тем, как лечь спать, уделять несколько минут своему личному дневнику – этакий обряд для сохранения истинной памяти. Так я и поступал: печатал понемногу на ноутбуке. Но сейчас мир кажется мне безграничным, а слова – слишком незначительными, и превращение аморфной путаницы воспоминаний в аккуратные строки текста становится для меня невыполнимым делом.
А реальность, из которой я пришел, вновь расплывается перед моими глазами.
И если начистоту: что те воспоминания дают мне? Был ли я тогда хотя бы чем-то доволен? Нет.
Здесь, лежа рядом с Пенни, я чувствую себя счастливым. Сплетясь с нею на кровати, которую я воспринимаю как свой дом, я понимаю, что впервые сознательно отпускаю Тома на волю. Джон просачивается внутрь через щелку под дверью, как струйки дыма от пожара в подвале, он восхитительно спокоен по сравнению с вечным трепетом Тома. Всем, чья участь мне не безразлична, станет лучше, когда я уйду. Даже Пенни. Присутствие Тома делает мир таким трудным, суматошным и сложным…
Джон не стал бы пережевывать свои страсти. Он уже должен был сообразить, что его жизнь оказалась «не в фокусе», и прозреть. Джон бы понял, что он страдает от психического заболевания, которое еще с детства угнездилось в темном уголке его сознания. Он бы догадался, что когда его обороноспособность временно ослабла, недуг попытался взять над ним верх. Но Джон сильнее, чем его противник. У вируса по имени Том нет даже плана действий, есть только список требований. Том хотел стать главным, но, как это случалось с очень многими властными деспотами, не разработал никакой стратегии, кроме банального переворота. У него не было даже адекватного представления о повседневной рутине. Свергнуть правительство способен каждый. А вот управлять страной – гораздо труднее.
Пенни шевелится и поворачивается на бок. Она прижимается ягодицами, прикрытыми лишь тонкими трусиками, к моему бедру и подтягивает простыню под подбородок. Я тоже поворачиваюсь на бок, и она вжимается в меня. Ее волосы пахнут лимоном, розмарином и чем-то еще, но я засыпаю, так и не сумев
