Все наши ложные «сегодня»

странный костюм. Я предположил, что вас окутывала сфера невидимости, которая дестабилизировалась энергетическим выбросом Двигателя.

– Точно!

– Но это не означало, что в вашем мире технические возможности превышали достижения нашей эпохи. А на вопросы, возникшие в связи с обоими непонятными моментами, имелся лишь один удовлетворительный ответ.

– Путешественник во времени, – подсказываю я.

– Конечно. Поэтому несложно было сообразить, что эксперимент прошел не просто успешно, а скорее, с триумфом, и впоследствии событие сочли настолько важным, что решили вернуться в прошлое и понаблюдать за ним. Я планировал в случае успеха оставить устройство включенным – очевидно, навсегда, – и поэтому решил, что вы вычислили точный миг времени и точку в пространстве, следуя по радиационному следу из будущего в прошлое.

– Мы называем его тау-радиацией, – выпаливаю я.

– Тау? – переспрашивает он. – Но она не имеет никакого отношения к тау-лептонам. Хотя постойте, тау-частицы обнаружили в середине семидесятых! Но если тау-радиацию зафиксировали раньше, то логично, что тау-лептону дали другое название. А как вы в своем мире называете лептоны, способные распадаться на адроны, если не тауонами?

– Понятия не имею, – мямлю я.

– Но разве вы не ученый? – удивляется Лайонел.

– Не совсем, – отвечаю я. – Пожалуй, я… хрононавт.

– Хрононавт, – повторяет Лайонел.

– Не я выдумывал этот термин.

Лайонел кажется мне разочарованным. Вероятно, он надеялся на общение с себе подобным. Однако мне, как ни странно, сразу делается легче. Здесь ко мне почти всегда относятся с уважением, которого я не заслужил. И разочарование Лайонела меня в некотором роде успокаивает.

– Когда я дернул рубильник, чтобы выключить устройство, – продолжает Лайонел, – то была инстинктивная реакция или шок. Ведь еще пара секунд – и энергетический поток стабилизировался бы. Но благодаря вам он начал замыкаться на себе. Включив устройство, вы спасли сотни миллионов жизней.

– Мне приятно слышать от вас похвалу, но в тот день мир проиграл гораздо больше, чем выиграл.

– Случилась серьезная неприятность, – кивает Лайонел, – но она принесла немалую пользу, хотя наблюдатели пострадали. Ушибы и ссадины, несколько сломанных костей и выбитых зубов, но, в общем, ничего ужасного. За исключением Джерома. Из-за его утраченной руки я превратился в монстра. Но я никогда не завидовал тому, что он спас ей жизнь. Вы знаете об… Урсуле?

– Я же был там и все видел.

– Когда именно вы попали в лабораторию?

– За пять минут до того, как в помещение вошли остальные. Шестнадцать Свидетелей. Так у нас принято их называть. Вы находились в лаборатории в одиночестве. А потом я увидел ее, Урсулу Франкер.

– Ясно, – произносит он. – И вы поняли…

– Да.

– Сколько времени с тех пор прошло для вас? С того дня в лаборатории?

– Две недели, – отвечаю я. – Если быть точным, две с половиной.

– Урсула любила говорить, что самые сложные проблемы физики – ерунда по сравнению с противоречиями человеческого сердца.

– Я уже слышал это. От ее дочери.

– Вы встречались с Эммой? – восклицает он.

– Она сказала мне, где вас искать.

– Она упоминала обо мне что-нибудь еще?

– Вы полагаете, что вы – ее отец?

Растерянный Лайонел едва не теряет равновесие, но аппаратура, управляющая его ногами, не позволяет ученому рухнуть на пол. Глядя на него, можно подумать, что он облачен в костюм не по размеру, правда, одеяние это сделано из его мышц и кожи.

– Не знаю, – бормочет Лайонел. – Возможно. Вероятность очень высока. Но Урсула отказалась проводить анализ отцовства. Она сказала, что это обмен. Вроде того, как ребро Адама превратилось в Еву. Так руке Джерома предстояло «сделаться» его дочерью. Однажды я даже попытался пошутить и сказал Урсуле, как я удивлен тем, что человек со столь могучим интеллектом, как она, прибегает к библейской аналогии. Ведь она была непреклонной. Она заявила: или – или. Или у меня будет ребенок с фамилией Джерома, или ребенка не будет вовсе.

Глаза Лайонела наполняются влагой. Он отворачивается, хотя я не думаю, что дело во мне. Похоже, он не хочет, чтобы Двигатель видел его плачущим.

– Джером в курсе? – глухо спрашивает он.

– Урсула призналась ему в вашей связи. Насчет Эммы он подозревает, но не уверен. Вряд ли он осведомлен о том, что вы встречались в Гонконге перед