Я криво улыбнулся и ответил:
– Ничего странного. Если нам это удастся, ему это будет только на руку.
– Что с того, если он этим воспользуется? Для нас, для нашей страны и твоего города, – это единственный выход. Даже если мы потом погибнем, сражаясь с Герменезом, мы спутаем планы Эбеновой Госпожи на много лет.
– Все не так просто. Если только правитель поймет, что мы делаем, он бросит против нас все силы. Всех тенемастеров, всех гвардейцев. У нас нет шансов.
– Разве что их что-то отвлечет. Отдалит от дворца.
Я начал прикидывать, сколько человек я мог бы привлечь к нашему делу. И не сразу заметил, что Легион снисходительно улыбается.
– Слушаю, – сказал я ей. – Давай, удиви меня.
– Наш способ переключить внимание всех солдат в городе… здесь, – ответила она, открывая малый укорот на столе, в тени пузатого кувшина.
Что-то материализовалось по ту сторону.
– Ты решишь, что у нас нет сердца, – сказала она. – Оно у нас есть. Но мы также знаем, что нам следует использовать любое преимущество, если мы хотим победить творение Эбеновой Госпожи. Поэтому взгляни и хорошенько подумай. Тебе нужно только сказать «да».
Я заглянул. Меня прошила дрожь.
Теперь-то я уже знал, что где-то по пути к этому мгновению я потерял себя. Если бы я оставался Арахоном, если бы не соединение с такими людьми, как Герт и Кальхира, для которых миссия была важнее человеческой жизни, то я наверняка сказал бы «нет».
Но Арахон И’Барратора был мертв, погубленный своей наивностью и идеалами. Я занял его место, желая лишь одного: смерти светящейся мерзости, из-за которой погибло столько моих друзей.
Я смотрел в тенеукорот, по ту сторону которого, во мраке, влажности и духоте, клацали слюнявые челюсти, где шишковатые руки царапали тела, изможденные голодом и ненавистью к жизни.
– Да, – сказал я.
ХІ
Серива изменилась. После безумств праздника Джурхад город притих, опечалился – словно пьяница, который утром после попойки пересчитывает последние медяки. Разбитые глиняные кружки, затоптанные в грязь аппликации, просмоленные остатки фейерверков – все это валялось на аллеях и в переулках. Жители не спешили их убирать.
В нижних кварталах было полно патрулей гвардии. Вооруженные люди шастали от трактира к трактиру, от кабака к кабаку, расспрашивая как новоприбывших, так и постоянных посетителей. Официально они вели расследование по делу о смерти эклезиарха и инквизиторов. Ведь погибли все люди Андреоса, занимавшие более-менее высокое положение. Часть – в канцелярии инквизиторов, часть на улицах и в домах, где дотянулась до них отравленная игла. Спасшиеся встретились со своим предназначением следующей ночью. Например, археинквизитор Джордано Батиста был убит в своей строго охраняемой башне. Археинквизитора Сальвадора Браге застрелили, пробив стену его спальни пулей из тенестрела. Погибло также и много слуг низших рангов и доносчиков Андреоса. Оставшиеся в живых растворились в воздухе. Люди шутили, что из Серивы стаями бегут крысы с кармазинной шкуркой.
По улицам шагали траурные процессии. Первыми погребали людей, которые погибли с Андреосом, но и по прошествии времени число гробов, складываемых на кладбище, нисколько не уменьшалось.
Начали ходить тревожные слухи о чистках, начатых людьми из дворца, которые не миновали даже членов высоких родов. Трое сыновей гранда И’Деррано погибли в бане, разорванные в клочья неизвестной силой. Их отец в отчаянии выбросился с балкона.
Род И’Деррано славился набожностью. Это именно они помогли Андреосу прийти к власти.
В Сериве подозревали, что за всем стоит некая новая разбойничья секта. Гвардейцы расспрашивали о человеке, который, видимо, был ее предводителем, – высоком фехтовальщике с черными, до плеч, волосами, который одевался, как я, и вел себя удивительно похоже на меня.
Выходило, что на самом деле дворец искал не убийц Андреоса. Он искал Ирахона А’Барратору.
Была в этом, конечно, доля иронии, поскольку – чего уж скрывать! – я и вправду отчасти нес ответственность за смерть эклезиарха. Герт, который его убил, укоренился во мне накрепко и часто заставал врасплох внезапным взрывом гнева или резким импульсом.
Однако я знал, что если меня схватят, то не станут разбираться, является ли человек, состоящий на треть из убийцы, виновным лишь на треть.
Легион тоже понимала риски. Она строго запретила мне выходить в город, чтобы не создавать новых проблем. Приготовлениями она занималась сама.
Однако проведя три дня в темной колыхающейся каюте, я чувствовал, что должен выйти. Было и еще одно дело, которое я хотел завершить, прежде чем мы начнем осуществлять наш самоубийственный план.
В полдень я сошел с палубы «Морского Змея», покинул порт и двинулся вверх квартала Эскапазар, под жарким солнцем, держась в тени и заслоняя лицо низко надвинутой шляпой.
В зубах я сжимал чубук широкой вересковой трубки, которую Иоранда принесла мне вместе с другими личными вещами И’Барраторы. Я совершенно не
