И’Барратора кружился все быстрее, стряхивая с волос капли пота. Камешки грохотали, разбрасываемые в стороны носками кожаных сапог.
– Что они хотели за Саннэ? Золото? Выкуп? – спросил, замерев на миг в неподвижности.
– Дело в моем тенеграфе, – Хольбранвер дотронулся до припрятанной шкатулки.
– Тенеграфе?
– Картинке. На тенечувствительной пластине. Сделанной при помощи нового искусства, которое я изобрел.
– Чье изображение?
– Властителя.
Хольбранверу показалось, что на миг он увидел на лице И’Барраторы странное выражение. Фехтовальщик сбился с шага, наступив на камень.
Арахон выругался и вернулся на край двора, чтобы начать комбинацию сначала.
– Я предлагаю тебе не расставаться с ним ни на миг. Этот тенеграф при тебе?
Хольбранвер красноречиво похлопал по карману серой куртки.
– Чудесно. Ни ты, ни он не можете попасть в руки похитителей. Останешься здесь. Я попрошу вдову снизу, чтобы она нашла тебе что-нибудь перекусить.
– Так какой у тебя план? – жалобным голосом спросил ученый.
– К полудню надо отправиться ко дворцу. То есть я сам пойду, ты лишь помешаешь. Даже на улице не показывайся и следи за своим тенеграфом, – ответил Арахон, после чего вернулся к тренировке.
Вдали колокола на башнях у Площадей Шести Родов отбили начало светлой поры.
Х
Предыдущий король, Леон ІІ, прозванный Светлым, имел привычку уделять аудиенциям час ежедневно, перед полуднем – сразу после завтрака и утреннего туалета. Обычай этот установил сам Фридерик ІІІ Справедливый, его отец, дед нынешнего властителя. Это он первым отворил врата дворца для обычных серивцев и позволил им представлять свои дела непосредственно перед королевским величеством.
Обитатели города, следует сказать, не стремились этой привилегией пользоваться, что легко понять, если помнить одну из наиболее известных историй о Фридерике ІІІ. Она относилась ко временам его молодости и военных походов против анатозийских султанов.
Итак, остановившись у подножия изрытых оврагами холмов, Фридерик послал двух солдат на разведку. Вернулся лишь один из них. Он не смог сказать, что случилось с его другом, а еще он не обнаружил врага, поэтому Фридерик приказал его казнить. Солдата оттянули в сторону, а король начал завтракать. Однако закончить не успел, так как его прервал королевский палач, который сообщил: пропавший солдат вернулся в лагерь, утверждая, что он отошел от друга и потерялся. Палач хотел знать, должен ли он, несмотря на все случившееся, довести казнь до конца.
Фридерик подумал немного, а потом приказал повесить всю троицу. Первого солдата за то, что бросил друга на территории врага. Второго – за то, что он потерялся и тем самым обрек на смерть своего товарища. А потом еще и палача – за то, что он самовольно остановил казнь.
Именно тогда властитель получил прозвище Справедливый, которому он радовался, словно ребенок, глухой к ноте злости, которая слышалась в голосах грандов, дававших ему прозвище.
Кроме ложной уверенности, что он – лучший из властителей со времен легендарных Семи Рыцарей Вастилии, Фридерик обладал иным, куда более важным недостатком. Не переносил он оскорблений – явных или воображаемых. Поэтому, когда Хольбранвия заключила союз с Бруншвией и городами Влаанмарка, когда перед вастилийскими кораблями закрылись многие из портов, включая Коппендам, король решил отомстить за этот позор. Он объявил войну, которая, как он полагал, продлится самое большее – год, но которая тянулась с переменным счастьем добрых двадцать лет.
Фридерику не дано было узнать всю глубину своей ошибки. Уже на второй год сражений, во время осады Лервальда, он упал с испуганного пушечным выстрелом коня и сломал себе шею. Орудие, ответственное за тот выстрел, владыка Бруншвии окрестил Королебойцей, приказал украсить цветами и провезти по городу в роскошной процессии. Потом поставил его в своем саду.
Однако, поскольку на фронте должен был постоянно пребывать кто-то из королевской семьи, дворяне привезли из Серивы молодого наследника престола, Леона ІІ Светлого. Звали его Солнцем Васталии не только из-за светлых локонов, но и из-за необычайно веселого нрава. В 611 году новой эры Леон ІІ отправился на Север, во Влаанмарк, на туманные, мокрые поля двадцатилетней войны.
С короткими перерывами провел он там остаток жизни.
Солнце Вастилии угасало медленно, затмеваемое очередными поражениями и личными трагедиями, пока в конце концов не сгорело окончательно в одну из мартовских ночей во время жестоких изморозей, в мокром шатре. Леон умер поседевшим, сморщенным, совершенно некоролевским и уж точно не солнечным. Когда он ушел, вастилийское дворянство оказалось перед непростым выбором. Наследник трона, с которым связывали наибольшие надежды, принц Иниего, не смог пережить отца. Умер, нося под глазом пулю, что попала в него во время битвы при Коппендаме. Пуля частично углубилась в мозг, поэтому за удаление ее не взялся ни один из медиков, тем паче что Иниего сохранял полное телесное и умственное здоровье. Чуть позже, когда рана его уже почти зарубцевалась, началось в ней внезапное заражение, которое подобно грому среди ясного неба избавило Сериву от наследника.
Кроме нескольких дочерей, которые, в зависимости от степени уродливости, были выданы за владык больших либо меньших княжеств Севера, осталось
