– Смотри: это не отражение, – Джек наклонился к Каре, поддев шов на лбу ногтем. Полумаска, тонкая, словно луковая кожура, отвалилась, снова открывая асимметричные черты парня. По ее краю шел шов. Когда она полностью снялась, Кара увидела, что маска состояла из прозрачной пленки, помутневшей до непрозрачности в тех местах, где правая сторона лица Джека не вполне соответствовала левой. Изменения казались небольшими, но поразительно, что они полностью изменили его лицо. Походило на ее камуфляжный макияж, только бесконечно более тонкий: искажающий черты, чтобы дать парню возможность походить на «нормального».
– Безусловно, это адски незаконно, – сказал он, – поскольку единственные реальные покупатели – зеркалократы в бегах. Как правило, от собственного правительства. У большинства они накрепко связаны с кожей – так безопаснее, и не отвалятся при всем честном народе. – Его голос стал чуть суше. – Но я…
Кара поняла. Он еще не оставил надежду когда-нибудь снова стать красивым.
– Удачи, – третий граф Тафнелл-парка похлопал Кару по плечу и побежал прочь по туннелю.
Эспель повела Кару обратно в лабиринт. Только когда они вышли на тихий переулок, не более десяти минут и трех поворотов спустя, Кара поняла, как замысловат маршрут, выбранный верхолазкой. Бесконечные тропинки щебневого лабиринта располагались на крошечном пространстве – иллюзия безграничности.
Они выдыхали серебристые облачка, отступив на испещренный льдом асфальт.
– Эспель, – наконец окликнула Кара.
– Что? – Подруга даже на нее не взглянула.
– Что случилось с лицом Крея?
– Кожные налоги перед выборами десять лет назад.
– Они?.. – Кара обнаружила, что заикается, хотя не думала, что правительство Лондона-за-Стеклом способно еще чем-то ее шокировать. – Они забрали его лицо в качестве
Эспель фыркнула.
– Не совсем. Перед выборами всегда растут тарифы… забавно, ведь голосование проходит в соответствии с зарегистрированными чертами. Семья Крея не могла собрать средства, а он был тринадцатилетним глупцом, думавшим, что может им помочь. – Кара видела застывший в холодном свете фонаря подбородок верхолазки. – Он ворвался во дворец маркиза Финсбери, ища, что бы умыкнуть… Его светлость позволил Рыцарькам «угощаться»: забрать у него все, что им пожелалось. Крею еще повезло, что ему оставили глаза.
«Семья, – подумала Кара. – Он думал, что может им помочь».
– Он назвал тебя сестренкой, – сказала она.
– Да, – ответила Эспель. – Я бы хотела, чтобы он этого не делал.
«Это твое лицо, не их. Оно несет отпечаток выбора, который ты сделала. Гордись. Я бы гордилась».
– Эспель…
– Да?
– Ты мне нравишься, – сообщила Кара. – Я говорю об этом, потому что из-за лжи, связывания рук и попытки зарезать меня у тебя могло сложиться другое впечатление.
Ледяной ветер прорезал улицу, и Эспель подняла воротник.
– Пойдем, – коротко ответила она. – Путь неблизкий, а вернуться нужно до рассвета.
Они пустились в бег с препятствиями по искаженным тротуарам. Каре стало легче. У нее нашлись союзники. Она не одна, и это подстегивало. Девушка обнаружила, что ей нравится твердое и успокаивающее ощущение города под ладонями. Воздух стал таким холодным, что казался неповоротливым, словно замерзающая вода, и она наслаждалась тем, как горели щеки, когда тело его прорезало. Когда они проходили мимо углового магазина с поднятыми жалюзи, их облаяла собака. Кара посмотрела на небо. Луна, бледный тонкий серп, все еще висела высоко, и… Девушку вдруг накрыла настолько сильная волна инобытности, что она даже сбилась с ритма и затормозила. Она стояла, уперев руки в колени, наполовину дрожа и пытаясь не смеяться.
– Что с тобой? – подбежав к Каре, поинтересовалась Эспель.
– Ох, ничего особенного, – выдохнула та. – Просто… луна…
Эспель наморщила лоб:
– А что с луной?
– Она неправильная.
Эспель прищурилась, глядя на небо.
– Да нет. Нормальная.
– В смысле, неправильная по сравнению с той, которая дома.
– И это смешно?
