Сын города

Высочество. Если вы хотите, чтобы у нас остались силы сражаться, надо идти кратчайшим маршрутом, а не «волочиться» от постамента к постаменту, петляя по городу до тех пор, пока уже не сможем переставлять ноги.

И, в-третьих, вы не «просто предложили», вы сказали это перед моими людьми, в равной степени солдатами и священнослужителями, и они восприняли «предложение», исходящее от божества, – к сожалению для нас всех, представленного тобою, – как приказ. Приказ, который в действительности означает, что они должны прикончить себя самым изнурительным и унизительным способом – и, кстати, почти наверняка вручить победу врагу.

Мне пришлось сказать им, что вы пошутили, и теперь они считают, что у сына их Богини больное чувство юмора. Но это лучше, чем если бы они поняли, что он или заговаривающийся идиот, или, что более вероятно, сумасшедший.

– Послушай, приятель… – начинаю было я, но Иезекииль меня перебивает:

– Я вам не приятель. Я либо покорный слуга вашей матери, обязанный, скрепя сердце, служить и вам, либо человек, который приложит своей известковой перчаткой хайло надоедливого маленького гаденыша, нарушающего заведенный мною порядок. В любом случае, о приятеле речи не идет.

Я так близок к тому, чтобы наговорить ему гадостей, – если он думает, что может взять меня голыми руками, я более чем счастлив проучить его.

– Прекрасно, – шиплю я, – с чего вдруг такая враждебность? Гаттергласс сказала, ты согласен, чтобы я вел их вместе с тобой…

Иезекииль застыл. Будучи статуей, он и так вел себя довольно спокойно, но сейчас стал еще неподвижнее. И это, уж я-то знаю, каждый раз чертовски пугает.

– Можно и так сказать, – он выталкивал слова сквозь сжатые губы.

– Да? А как еще можно сказать?

– Можно сказать, что все это затея Гаттергласса. Сперва я смеялся, потом понял, что он серьезен, и проспорил два битых часа, а под конец он угрожал отдать мое тело обратно Химическому Синоду и удостовериться, что свое следующее воплощение я проведу в абстрактной скульптуре с отверстиями во всех самых неудобных местах. В этот момент, да, полагаю, можно сказать, я «согласился», что вы можете вести их со мной.

– О, – а я-то уже возгордился, воображая себя неистовым полководцем каменного войска. Теперь чувствую, как эта гордость ласточкой ныряет в мой желудок.

– Гаттергласс хочет, чтобы вы находились в пределах видимости, – каменный голос ангела сочится отвращением. – Он хочет, чтобы мы помнили, за кого боремся. Откровенно говоря, я думаю, чучело кошки и пугало были бы лучшими символами ужасающей красоты Нашей Леди, но, к сожалению, у нас есть вы.

Скрежетание камня заглушает любую попытку оправдаться. Широкие серые крылья простираются по обе стороны от Иезекииля, бросая на меня тень.

– Если она хочет, чтобы мы вдохновились, ей следует прийти и вдохновить нас самой, – я слышу в его голосе горчайшую жалобу. – Мне нужны реальные преимущества, не символические. Мне нужна Флотилия, мне нужен Великий пожар, единственное оружие, которого когда-либо боялся наш враг, – он устало выдыхает. – И мне нужен отдых. Мы идем в бой против Короля Кранов, во имя Темзы… Мне нужен Бог. А вместо этого у меня есть вы, – он качает тяжелой каменной головой и уходит, тяжело хлопая каменными крыльями.

Глава 33

В парке Баттерси собиралась армия. Фонари замерцали по берегу реки, белый свет заструился вдоль дороги к мосту Челси – сияющие духи заполнили пустые плафоны. Белосветные разминали свои электромагнитные поля, переговариваясь возбужденными вспышками. Некоторые разжились островерхими стеклянными колпаками, наподобие военной формы, и теперь неумело друг другу салютовали. Виктор, в рваном пальто, пил, прислонившись к столбу, и покачивал головой, наблюдая их энтузиазм.

Гаттергласс тоже не сидел без дела. Лисы и одичавшие собаки потявкивали, лаяли и боролись на траве. С истинно собачьей послушностью они подчинялись балковым паукам, явившимся к их помойным ящикам, чтобы оторвать их от собирания отбросов рассказами о Великой охоте. В глубине заросшего парка, вдали от белых береговых ламп, светящиеся янтарные фигурки упражнялись в военных вальсах, выстраивая атаки с медленных поворотов. Ударные волны выворачивали деревья и кружили опавшие листья в стремительных вихрях. Были призваны все сто одиннадцать семей Натрииток, и многие пришли, но от Электры и ее сестер не было ни слуху ни духу. По рядам прокатился слух, что Филиус Виэ грызет свои черные ногти, волнуясь из-за их отсутствия.

Тротуарные Монахи мучительно медленно, сберегая силы для грядущей битвы, шли сквозь толпу, раздавая благословения от имени Леди Улиц.

А на парковой скамейке с видом на Темзу Бет наливала принцу этой «армии» чашку хорошего крепкого чая.

– Они, – Фил развеял крошки над полупустым пакетиком «Хобнобс», покоящимся у него на коленях, – удивительные.

– Ты еще шоколадные не пробовал, – сказала Бет. – Просто крышу сносят.