на другой.
Восковые… на таких детей грамоте учат.
— Вот. Просили передать.
— Давай…
Михаил поспешно развязал бечевку… и не поверил своим глазам, увидев написанные на воске буквы.
«Дядя Миша, ты здесь! Я пока О.K. Тема».
Господи-и-и-и…
— Эй, эй, брат… что с тобой такое? Худая весть?
— Наоборот, я бы сказал — добрая. Так! А вот теперь, друг Утчигин, давай-ка поподробнее — кто эти досочки передал, где, когда.
— Один человек нас на обратном пути нагнал, почти у самой каменной бабы, ну, где урочище.
— Что за человек?
— Обычный слуга — по одежке и по повадкам видно, да и по лошади — больно уж худа.
— Так. И откуда он взялся? Кроме пастбищ, там что еще есть-то?
— Ханское кочевье, — ухмыльнулся парнишка. — Ты ж сам знаешь! И я даже представляю, с какого краю этот слуга мог появиться.
— Вот славно! — Ратников явно обрадовался. — И показать сможешь?
— Конечно! Хоть сейчас едем… Ой, — Утчигин задорно тряхнул головой, но тут же осекся. — Только, думаю, нас туда вряд ли пропустят. Там, у ханских кочевий, везде разъезды, стража.
— Так-так и везде? — недоверчиво прищурил глаза Михаил.
— Ну… — Юноша смешно сморщил нос. — Кое-где можно проехать. Урочищами.
— Славно, славно… Только сейчас мы никуда не поедем. Малость погодим.
Ох, как это было здорово! Знать, что Темка теперь знает… Знает, что не один, что за ним явились, что скоро отсюда выберется. Здорово. И еще хорошо, что теперь примерно известно место, где парня держат. В ханских кочевьях. Ой, не простой человек этот йисут, не простой… впрочем, это было заметно еще во время встречи.
Утром, ни свет, ни заря, явились артельщики — доделывать свою работу. На этот раз пришли без Евстафия — подрядчик уже обговаривал новый заказ, стараясь выторговать для себя и своих людей наиболее выгодные условия. Что же касается владетельной госпожи Ак-ханум со своей свитой, то та, похоже, не собиралась возвращаться так рано, да и куда ей было спешить? Зимний день, он только для солнышка короток, а для степняка так очень даже долог.
Савва Корягин встретился с Михаилом все на том же месте — у старого карагача. Прислал позвать мальчишку, тот и стоял у ворот, хлопал глазами, мол — зовут, а кого — пока бежал, запамятовал. Хорошо хоть кондотьера сумел описать — «такой осанистый, с усиками» — да ни Рахмана, ни Кузьмы поблизости во дворе не было: пользуясь отсутствием госпожи, дрыхнули, сволочи, до обеда.
— Насчет приказчика Иштыма, ты, Мисаил, прав, — не тратя времени даром, сразу же сообщил Корягин. — Окунь держит полоняников у него в загоне. То есть загон-то — Эльчи-бея, но приказчик, похоже, там верховодит — что захочет, то и творит. Хотя… не думаю, чтоб Эльчи-бей вообще не при делах был… Ты это и прояснишь, узнаешь. Окунь ведь хмельное пьет?
— Еще как!
— Ну, вот и славно.
— Ладно, — Ратников поплевал на ладони. — Прямо сейчас и отправлюсь, пока госпожа не вернулась.
— Она и не вернется, можешь не ждать, — гулко расхохотался Савва.
— Как не вернется?
— У них там, в кочевьях, праздник какой-то… Дня на три, а то и больше. Сыроядцы ведь, сам знаешь, зимой почти каждый день что-то празднуют — был бы повод выпить.
— Они и без повода выпьют.
— Оно так, конечно.
— Так где, говоришь, загон-то?
Загоном тут называли рубленое или сложенное из кирпича помещение, в котором обычно держали приготовленных для продажи невольников либо скот. Иногда узилище отапливалось, но чаще — нет, впрочем, судя по вьющемуся в волоковые оконца дымку, Эльчибеев приказчик вовсе не склонен был
