оружие, взмахнул раз, другой – и отдал Луке. Он силен и очень быстр, а я в нынешнем состоянии могу рассчитывать только на внезапность. Нашел под ногами подходящий камень, закрутил в рубаху – то, что надо.
– Павел, сделай как я. Этьену тоже дай камень в здоровую руку. Встаньте у двери в хижину, если будет крик и кто-то выглянет – бейте. Не выглянет – внутрь не ходите, ждите нас. Лука, тихо подкрадываться умеешь? Тогда пошли. Действуй вторым.
Спасибо Раулю Вержи, бургундскому браконьеру и солдату моей роты: сколько лет прошло со времен нашей с ним охоты на имперских фуражиров, а наука скрытности поныне не забылась. Берберийцы услышали меня лишь за два шага: я сделал эти шаги, уже не скрываясь, и проломил череп ближайшему сильным ударом сверху. Другой увернулся, успел выхватить нож, набрал воздуху, чтобы крикнуть, – но острие клинка, прошедшее насквозь, вылезло из его груди. Неаполитанец стряхнул с ятагана тщедушное тело. Я молча указал на дом. Стражи, которые там спали, приняли легкую смерть во сне.
В хижине нашлись приготовленные смоляные факелы, я запалил пару и послал обоих капитанов выбирать лодку. Содрал с убитых халаты с широкими поясами, чеботы из мягкой кожи – осенними ночами и в Африке бывает прохладно, голая спина моя это чувствовала. Тщательно обшарил хижину в поисках воды и пищи: нашлась лишь пара тыквенных сосудов, почти пустых. Здесь явно не жили, это сторожка.
Каждая минута промедления грозила обернуться гибелью, однако без воды в море не выжить. Требовался по меньшей мере десятигаллоновый бочонок, чтобы с запасом хватило до Сицилии. Обшарили почти все лодки на берегу, пока обнаружили анкерок, в котором что-то булькало. Раза в три меньше, чем нужно, – и черт с ним. Ночная тьма на востоке начинала предательски слабеть. К счастью, ветер дул из глубин Африки, и весьма приличный. Еще не тот хамсин, что свирепствует зимой, достигая ураганной силы, но покрепче, нежели обыкновенный бриз. Как только поставили парус, лодка рванулась прочь от берега, словно тоже бежала из неволи. Когда тусклое солнце показало свой запыленный лик, враждебная земля была едва различима за дымкой.
Следующие несколько часов окончательно развеяли опасения насчет погони. Разумеется, лишь затем, чтобы принести другие тревоги. Направление ветра постепенно сменилось на западное. За мысом Кап-Блан катились могучие, разогнавшиеся от самого Гибралтара валы. Стоило подставить им борт, путешествие окончилось бы плачевно – посему единственно возможным оказалось движение на ост. Когда корма поднималась, а нос зарывался в воду, огромных усилий стоило сохранить управление. Лодка сильно рыскала и норовила стать лагом к волне. Срываемые ветром брызги заплескивали через борт и вынуждали поминутно отчерпывать воду. Никто не оставался без дела. Латинский парус требует непрестанного внимания, Лука не мог бросить его ни на секунду. Этьен единственной здоровой рукой еле справлялся с рулем. Черпаком орудовали мы с Пашкой попеременно: в подобной ситуации различие между слугой и господином исчезает. Если считаться чинами – все потонут. На берегу я был бесспорным командиром, вдали от него – не говоря ни слова, уступил первенство опытным морякам и занял место матроса.
Пожалуй, погода не дотягивала до звания штормовой, но суденышко мчалось вперед с такой скоростью, что могло бы достичь сицилийского берега уже ближайшей ночью. И вдребезги разбиться о скалы, всего скорее: кроме гавани Марсалы, на этой стороне острова негде пристать при западном ветре. Без компаса и без часов, ориентируясь по солнцу, мы обречены были на ошибку во много миль, даже если безошибочно помнили карту. Посовещавшись, взяли курс на румб или полтора правее, чтобы пройти вдоль южного побережья. Там, по крайней мере, можно выбирать – где выброситься на сушу. Перемена сразу обернулась прибавкой попадавшей в лодку воды, теперь то и дело приходилось откачивать вместе. Заметил, что Пашка шевелит губами, прислушался – «Отче наш».
– Ты что же не аллаху молишься? Вроде переменил веру? Ежели решил обратно повернуть, это не так просто.
– Просто или нет, а в ихнем поганстве не останусь. Испробовал, хватит!
– А я думал, притомился Сейфуддину заместо девки служить. Хаммам-оглан, так вроде по-турецки? Банный мальчик. От этого поганство не избавляет?
По тому, как парень дернулся, ясно стало – угадал. Что делать, не верю я беспричинному обращению предателя в героя. Мальчишеское лицо исказилось злобной крысиной гримасой:
– Теперь он явится к аллаху, держа собственный срамной уд в зубах. Думал, не посмею за себя постоять, испугаюсь… Вот и получил!
– Ты не зевай, отчерпывай. А издеваться над мертвыми – грех. Ладно, черт с тобою, молись – хуже не будет.
Сам бы помолился, когда бы чаял от этого пользы. Жутковато глядеть на водяные горы, поднимающиеся выше головы. На Черном море у меня самые малые чайки и скампавеи были раза в три больше нынешней лодки, да и не случалось такой свежей погоды. Только безупречное искусство кормчего не позволяло стихии нас поглотить. С наступлением ночи стало еще мрачнее. Изнеможение победило страх, равно как и брезгливость: мы закутались в грязные окровавленные халаты убитых берберийцев, которые все равно насквозь промокли и не спасали от холода. Последним прибежищем взыскующей покоя души была мысль, что скоро страдания кончатся, тем или иным образом.
Хмурый рассвет застал нас посреди водной пустыни. Восток окутали облака, мешая ориентировке. Оставалось надеяться, что ветер не обманет, внезапно изменив направление. То ли волны стали чуть ниже, то ли мы приноровились к ним: снова захотелось жить, и зверское чувство голода проснулось после изнурительной ночной работы. Однако еды не было ни крохи, а воды после раздачи тщательно отмеренных порций осталось меньше, чем по пинте на брата. Оценивая силы трезво, следовало признать, что еще одну бессонную ночь никому не выдержать. Предположительно лодка находилась на неизвестном расстоянии к югу от западной оконечности Сицилии, и при движении дальше к востоку негостеприимный берег должен был сам приближаться с левой стороны. Подменив бледного как смерть Пажеса, чтобы дать ему несколько часов отдыха, я стал держать теперь как возможно левее, но никаких
