15
Жизнь в Дикоземье научила Вакса тому, что люди склонны превращать в деньги что угодно. Впервые увидев продавца воды, он удивился. Кто же продает то, что в буквальном смысле падает с неба?
Теперь, двадцать с лишним лет спустя, Вакс был удивлен тем, что в Эленделе никто не додумался ввести налог на сбор дождевой воды. За то, что кому-то требовалось, можно было взимать плату. К алломантии это относилось вдвойне, хотя некие консерваторы и порицали усиливающуюся коммерциализацию металлических искусств. Наемных ферухимиков было куда меньше, чем алломантов, – возможно, потому, что согласно террисийским традициям к их способностям относились с должным почтением.
Вакс поднялся по ступенькам к зданию, которое стояло обособленно на улице в довольно милом районе Эленделя, пусть и в темном конце тупика. Дом был двухэтажным, окна с опущенными шторами тепло светились изнутри. На подъездной дороге с правой стороны стояла припаркованная черная карета с серебристым гербом, украшенным царапинами.
Едва приблизившись к двери, Вакс ощутил волну гашения. Спокойное, нежное чувство – как эмоциональный анестетик.
Словно кто-то прижал подушку к его эмоциям, пытаясь с любовью их придавить.
«Как небрежно, – подумал он. – Надо было прихватить шляпу с алюминиевой подкладкой».
Ведь Кровопускательница могла владеть гемалургическим штырем, позволяющим гасить или разжигать эмоции. Что ж, придется забрать шляпу позже.
Вакс вошел в дом и оказался в помещении, тускло освещенном лампами красных тонов. Возлежавшие на расставленных тут и там кушетках курили сигары или трубки с благоуханным табаком, пялились в потолок, на котором был изображен симпатичный абстрактный узор, напоминавший витражное окно.
Большинство заведений в такой час закрывались, но только не салоны гашения. Один визит сюда стоил дороже целой ночи в пивной, но зато не имел никаких побочных эффектов. Или, если точнее, они были другими.
Дама в платье, подобающем почтенной женщине, – и в шляпе, скорее всего с подкладкой из алюминиевой фольги, – приблизилась к Ваксу. Видимо, намеревалась получить с него плату, но законник продемонстрировал свой констебльский жетон.
– Если думаете, что это позволит попасть сюда бесплатно, – проговорила хозяйка, – то вы точно новичок в полицейских рядах.
Вакс одарил ее сухой улыбкой и спрятал металлическую пластинку. Дама заправляла салоном гашения не самого высокого пошиба. Хоть этот род занятий не являлся противозаконным – что особенного в том, чтобы манипулировать эмоциями людей, если те сами за это платили? – она должна была привыкнуть к проверкам со стороны констеблей. Подобные места не просто привлекали тех, кто от чего-то прятался; всегда существовала возможность, что салон гашения, пользующийся сомнительной репутацией, способен использовать клиентов в своих интересах.
Никто из присутствовавших не походил на Шапау, но в салонах гашения имелось не одно помещение.
– Коротышка, – сказал Вакс. – Лысеющий. Известен как Шапау, но мог назваться другим именем.
Кивнув, владелица жестом предложила Ваксу следовать за собой. Лавируя между лежавшими на полу, она пересекла комнату Тусклое освещение и дым должны были насторожить Вакса – как раз в таких местах и происходили несчастные случаи или засады, – но было трудно бороться с гашением. Оно растворило верхние слои тревоги, обнажая то, что скрывалось ниже: беспокойство за Уэйна и Мараси. Еще ниже обнаружилась удивительная досада – даже гнев – на Бога. В конце концов даже эти эмоции покинули Вакса, точно улетающие птицы, оставив ощущение пустоты. Не спокойствие, а вакуум.
Захотелось устроиться в каком-нибудь кресле, закрыть глаза и облегченно вздохнуть. Кровопускательница пусть подождет. Она ведь точно не попытается кого-нибудь убить этой ночью. А если и попытается, с чего тревожиться? Он все равно не сумеет ее остановить.
Вакс обнаружил, что ненавидит это ощущение. Эмоции принадлежали ему – составляли ядро его сущности. Отняв их, его не сделали счастливее и не помогли забыть. Он просто почувствовал себя больным.
Он ускорил шаг, пытаясь заставить владелицу салона идти быстрее, и они наконец-то покинули комнату с кушетками и вышли в длинный коридор со множеством комнат. В одной – абсолютно белой – прямо на полу, скрестив ноги, сидели люди. В другой – полностью черной, без всякого освещения – ничего разглядеть не удалось. Попалась даже комната, стены которой были расписаны деревьями, а пол покрыт тростником, как в террисийских хижинах для собраний. Здесь на единственном стуле, закрыв глаза, сидел человек.
Возможно, именно он и был гасильщиком – где-то в салоне должен находиться по меньшей мере один, создававший маленький гасящий пузырь. Предполагалось, что стены салонов проложены алюминиевыми листами, предотвращавшими влияние эмоциональной алломантии на соседние дома, но это
