проклятии, и потому готовился к худшему.
– Олег! Мой дорогой друг! – взывал Франног непонятно откуда, словно бы из трюма. – Не бросай старика, помоги!
– Ведите себя достойно, мудрец! – рявкнул я. Крепко вцепился в планшир, подтягивая свое тело. (Мимоходом заметил волнистую трещину в досках фальшборта. Уж не от удара лбом ли? Ну вот, а кто позавчера хвастал Франногу, что может пробить головой стену каюты?) Утвердившись на ногах, я огляделся. Кажись, пока я поднимался, корабль накренился еще сильней. Чтобы не выпасть за борт, приходилось держаться за планшир и опираться на него ягодицами.
Очевидно, «Выстрел» здорово пропорол днище о подводные камни. Оставались считанные минуты, потом он уляжется набок, а там… Или утонет, что совсем плохо, или застрянет на рифах, что предпочтительней – надо ведь достроить плот! Черт, куда вчера подевался обрезок пилы? Проклятый вэйрок спутал все карты!
– Олег, друг мой! Помоги, я сейчас упаду!
Крики доносились с бака. Однако никакого мудреца я там не увидел.
– Франног, так вас растак, где вы?
– Здесь! – Голос доносился от борта, где стоял я, но я не поручился бы за это – слишком уж шумело в голове от двух ударов, полученных с минимальным промежутком.
– Где «здесь», проклятый мудрец?
– Тут…
– Где «тут», чтоб вас пеплом развеяло?
– Бу!
– Что?
– Меня мутит!
«Выстрел» кренился все ощутимей. Нет времени расспрашивать старика…
– Франног!
– Да?
– Пойте!
– Что?
– Пойте, проклятый мудрец!
– Не понимаю…
– Пойте, старый сухопутный бабай, я отыщу вас по голосу!
До Франнога дошло, и он затянул гнусаво и абсолютно мимо нот:
Я с трудом подавил желание завыть в такт словам идиотской песни. Я никогда и мысли не допускал, что сухой аскет – лирик в душе. Но песня определила направление: Франног точно был на носу корабля. Если судить по голосу, ничем его не привалило и ничего у него, кроме головы, не повреждено. Однако он не может двинуться, это факт.
Я начал перемещаться по направлению к носу приставными шагами. Старик пел, перемежая строфы страстными призывами о помощи. Где же он, побери его Драхл? В каюте? В трюме? Я почти физически чувствовал, как время, отпущенное на спасение мудреца, просыпается сквозь пальцы последними песчинками. Не успею – мудрецу каюк, и мне тоже. Перед глазами все плыло. Вот и бак корабля, он же нос, если по-простому. Где этот чертов мудрец?
– Где этот чертов мудрец? – заорал я.
Франног на секунду смолк, но почти тут же воодушевлено затянул новую балладу:
Мудрец был где-то у самого бушприта. Я заковылял по трапу. А Франног все пел и пел.
Он болтался над водой, как муха в паутине, запутавшись в тросах такелажа, что свисали с бушприта. Я увидел его спину в полинявшем халате и тусклую лысину, которая стала пунцовой.
– Я здесь! – крикнул я. – Сейчас помогу! Больше петь не нужно!
– Больше петь
– Ох, ты уже здесь, сынок! – Мудрец настолько запутался, что не смог поднять головы. – Я любовался рассветным морем, и тут… Толчок, удар! Я выпадаю за борт! И вдруг – я повисаю между небом и землей! Смотри, я вижу камни – это рифы!
Я перегнулся через борт: под водой, метрах, наверное, в двух, на окатанных зеленоватых глыбах колыхались бурые космы морской травы. Между глыбами зияли провалы, из которых поднимались широкие изумрудные, словно тканевые ленты других водорослей. Пульсируя зонтичным телом, проплыла
