щеку, – за плюху отдельное спасибо. Нет, на самом деле, без плюх было не обойтись.
– Аргх! Вы видели… Видели, как кожа исчезла с моих рук?
– Не только кожа, и не только с рук. Я видел, как бьется твое сердце. У тебя мощное, здоровое сердце, сынок. Ну а потом все вернулось на место. Наше счастье, что процесс поглощения едва начался. Полагаю, то, что мы увидели, не более чем интерпретация поглощения, которую предложил наш разум, ибо мы имели дело с вещами сакральными, а они рациональному истолкованию неподвластны.
– Да плевать, главное – мы целы! – Я согнал влагу с лица, мельком осмотрев свои ладони. – «Элиминат» надвое рассадило. Вэйрок мертв!
– Возможно.
– Что?
– Я говорю: возможно! Тварь вроде вэйрока очень сложно убить. Их жизнь – сразу в двух мирах. «Элиминат» был лишь физической проекцией. Понимаешь ли… Ох! – «Выстрел» накренился особенно сильно, и старый мыслитель, окутавшись облаком соленых брызг, чуть не вымахнул за борт. – Ты, помнится, обещал что-то насчет якоря!
– Драхл… Ну конечно! Нужно привестись носом к ветру, а то нас опрокинет. С помощью якоря и такой-то матери мы сможем дрейфовать против волн! Уцелеем… если волны будут не очень велики. И если не будет сильных шквалов.
– А что, его долго мастерить, этот якорь?
– Да он готов почти. Якорь – это наш плот!
– Наш плот?
– Ах черт… Остов плота! Нужно его немного утяжелить, чтобы он не порхал по волнам, иначе ничего не выйдет.
Под «немного» я разумел чугунную печку камбуза. Я своротил ее могучим рывком, вырвав крепления из досок. Прощай, тепло, прощай, горячая вода! А впрочем, всегда можно задействовать печку, что стоит в каморке Мамаши. Только жаль, у той печки отломана дверца, дымить будет!
Печка оказалась не слишком тяжелой. Я подволок ее к каркасу плота и начал крепить канатами. Франног стоял над душой, не смея помочь советом – в сооружении плавучих якорей он ничего не смыслил. Когда за спиной послышался грохот, я не обернулся: старый мудрец, проклиная все на свете, растянулся на шаткой палубе, по нему с глухим стуком перекатывались деревяшки.
Я не сказал старику, что мастерю якорь «на глазок». Попросту говоря, я не знал, удержится ли остов на плаву с печкой, или сразу, топориком пойдет ко дну. Дело в том, что плавучий якорь обязан находиться в притопленном состоянии, иначе он не сможет испытывать сопротивления воды, которое помогает развернуть корабль носом к волнам.
Придется положиться на удачу. Или на неудачу, что верней. Но второго шанса у меня не будет – крепнущий шторм не позволит вытянуть якорь и оснастить его дополнительными поплавками, волны и сейчас каждую секунду готовы сделать кораблю оверкиль.
Франног с охами завозился за спиной.
– Ну как… ой… Когда будет готово?
– Почти… – Я в лихорадочной спешке связывал разновеликие канаты в один длинный буксирный трос.
– Ик… По-моему, у меня начинается морская болезнь…
– Терпите, уже скоро!
– Ик!
Прочный на вид узел легко распался, когда я на пробу дернул веревку. Неудачи!
– Ик-ик!
Я набросил новую петлю, потянул за концы, затягивая узел.
– Ик! Бэ-э-э!
– Проклятье! Не рыгайте на палубу!
– Я… Ик! Я стара… Буэ-э-э-э…
– Ик! – Меня тоже замутило. Я и раньше знал, что мой желудок слабоват для качки, однако за время пути, казалось, слегка пообвыкся. Но теперь будто весь организм взбунтовался просто из солидарности с мудрецом. Вскоре я и Франног икали на пару, с той только разницей, что мне удавалось подавлять рвотные позывы.
Наконец, сдерживая дурноту, я прочно закрепил печку и привязал буксирный канат к скелету плота. Якорь – загляденье! На связку стеньг и реев уложена раскуроченная шкиперская койка, придавленная серой, почти черной чугунной печью.
– Все готово! Ик-ик!
– Ик! – утвердительно кивнул мудрец, тускло отблескивая лысиной. – Мне кажется… ик!… что такая восприимчивость к качке, это побочный эффект прерванного поглощения! Ик!
– Плевать на это! Ик! Подберите буксирный канат и тащите за мной!
– Ик! Однако у меня уже болит диафрагма! Ик-ик!
