подняться.
На второй минуте безумного шквала ударов я сломал ему руку. Спасибо Белокопытову – контрприем, и рука, хрустнув в локте, неестественно выгнулась в сторону под углом в девяносто градусов!
Собакин отскочил назад, его лицо, до этого момента бесстрастное, покрытое каплями пота, исказилось в гримасе боли. Но я не оставил ему ни одного шанса. Бросившись вперед, переместился чуть вбок, со стороны сломанной руки и прежде чем Собакин успел заблокировать удар, вонзил руку ему в подмышку, как мечом пронзая плоть и кости!
Никогда не забуду ощущение бьющегося в руке сердца. Упругий, горячий, гладкий комок мышц, толкающий кровь по сосудам, – он так хрупок, так непрочен, и только броня из костей грудной клетки уберегает его от гибели! Легкое движение, неслышный треск лопнувших сосудов, ощущение брызнувшей горячей жидкости, запах ржавого металла – и вот я стою перед противником, держа в руке бьющееся, как птичка, сердце!
Я читал об ацтеках, которые поставили вырезание сердец на поток. Представлял, содрогаясь – вот жертву бросают на алтарь, так, чтобы грудная клетка выгнулась, напряглась, чтобы голова человека, подвывающего от ужаса, склонилась до самой поверхности пирамиды. А потом жрец резким, отработанным за долгие годы движением взрезает живот несчастного пленника в области солнечного сплетения, засовывает руку в образовавшийся разрез и через него вытаскивает сердце, показывая его вначале еще живому хозяину, а потом всем, кто собрался внизу, у подножия пирамиды, всей этой толпе возбужденных, безумных, вопящих фанатиков, опьяневших от убийств и запаха крови!
Народ беснуется, жрец с довольной улыбкой шмякает кровавый комок плоти, все еще сокращающийся в последних судорогах жизни в желоб, чтобы сердце скатилось в ладони ожидавших его младших жрецов. Сердце будет съедено – так положено по ритуалу. Съедающий сердце человека обретает его могущество, выпивает его жизнь!
Жрец поднимает руки вверх, гладит прическу-змею, сделанную из его волос и пропитанную кровью так, что «змея» встала на хвост, то ли угрожая, то ли рассматривая мир драгоценными глазами-камешками. От змеи пахнет тленом и разложением. Засохшая кровь, спекшаяся на жаре в плотную массу, разлагается, протухает, распространяя в воздухе сладкий трупный запах – запах смерти, запах безмерной, жестокой, бесчеловечной власти!
Альфу не так просто убить. Лишенный сердца, со сломанной рукой, практически мертвый Собакин бросился в атаку. Не знаю, на что он рассчитывал – вцепиться в меня, перегрызть мне глотку? Любой ценой исполнить данный ему Хозяином приказ, приказ, который он не мог не исполнить?
Собакин попытался впиться в мою глотку, как бешеный зверь, собирающийся подороже продать свою жизнь, и я выронил сердце, которое держал в руке прямо ему под ноги, в пыль, в опилки. А потом прижал живого мертвеца к себе, распахнув свои энергетические хранилища как можно шире, вбирая, поглощая всех Бесов, что жили в Собакине, всех, до одного! И завопил, застонал, захрипел, умирая и снова оживая, пульсируя, дергаясь в жесточайших судорогах боли и наслаждения, пронзивших мое тело!
А потом, не в силах сдержать напор полученной энергии, выплеснул ее на трибуны, туда, где бесновалась толпа возбужденных фанатиков, уродов, чудовищ с остекленевшими в экстазе глазами!
Скольких носителей я заразил Бесами – не знаю. Бесы-«малыши» вырвались из меня сонмом светлячков, закружились, рванулись к толпе людей, впитались в нее, вошли в тела, как мыши, забравшиеся в спасительные норки!
Вот так оно и происходит. Альфа, переполнившийся энергией, заражает всех людей вокруг себя – просто потому, что не может этого не делать. Он – как ходячий источник заразы, как Зло, которое не может не быть Злом. Ведь волк не может перестать есть свою добычу! Не может перейти на капусту с морковкой! Он
Тело Собакина свалилось мне под ноги, я потянулся к своему лицу, провел по нему окровавленными ладонями. И на долю секунды будто бы почувствовал запах тлена, ощутил черно-багровую змею, свернувшуюся у меня на голове!
А потом побежал. Туда, куда должен был попасть. Туда, где должно решиться все, к чему я шел эти годы.
От меня разбегались, отскакивали в стороны и только возле кабинета Хозяина попытались остановить. Я их сломал, как кукол! Отбросил в сторону! Выбил дверь кабинета одним могучим пинком и прыгнул внутрь, готовый ко всему!
Конечно, меня ждали. Две пули я все-таки словил. В живот и в грудь.
Стрелки умерли мгновенно. Их было трое – двоих я заметил сразу, третьего чуть позже – именно он успел всадить мне эти проклятые пули. Впрочем, ничуть меня не затормозившие.
Кроме стрелков в кабинете никого больше не было, и, когда из дальнего конца кабинета вышел Игорь, я не сразу понял, откуда он появился. Как чертик из коробочки – вот только что его не было, а через секунду он уже стоит, готовый к бою, вооруженный пистолетом и тонким, острым стилетом в левой руке.
– Да. – Игорь кивнул, увидев, что я смотрю на стилет. – Это был я. Он заслужил. Нос совал куда не надо. Узнал лишнего. Отказался пройти Обряд. Стать нашим. Тебе последнее, самое последнее предложение: сейчас ты ложишься, позволяешь себя связать и принимаешь Обряд. И тогда будешь жив ты и будут живы твои женщины. Ты будешь богат и займешь место Собакина. У тебя будет все. Или ничего. Так сказал Хозяин. Пять секунд на размышление,
