потом я стреляю. Я быстро стреляю, точно, не сомневайся. Потому…
Не успел ответить. Игорь вдруг замер, не договорив, и во лбу его вдруг возник черный штырь – болт! Арбалетный болт!
Я обернулся, посмотрел на Белокопытова, вкладывающего в арбалет новый снаряд, и рванулся вперед, выхватывая из рук Игоря пистолет и кинжал.
За дверью – довольно большое помещение, уставленное красивой мебелью. Камин – в нем сейчас потрескивали дрова и гудело пламя. Хозяин кабинета сидел напротив камина, внимательно вглядывался в пламя, будто старался увидеть что-то, недоступное моему взгляду. Когда я вбежал, даже не повернул головы, и только негромко, не повышая голоса, сказал:
– Я предлагаю тебе союз. Не Обряд, а союз. Союз двух сильных. Мы подомнем всех! Всех! В стране, в мире! Ну, решайся!
Хозяин посмотрел на меня, потом куда-то мне за спину, и его лицо исказилось в гримасе ярости:
– И ты здесь. Ну когда же ты сдохнешь, а?!
– Когда же сдохнешь ты! – Белокопытов яростно сплюнул и недоверчиво помотал головой. – Я же тебя убил! Я же тебе башку прострелил! А ты все коптишь этот мир?!
– Так вот кто твой наставник, Толя… – задумчиво протянул Хозяин. – Вижу, союза у нас не получится. Убейте их!
Я вначале не понял, кому и что он говорит, но когда мама и Варя упали, закатывая глаза, хрипя и дергаясь в попытке удержать уходящую жизнь, бросился вперед. Нет, не к Хозяину. Черт бы с ним, успею! А вот тут надо поторопиться.
С ходу раздробил головы двух убийцам с ножами в руках, что покусились на жизнь моих близких, и стал делать то, что должен сейчас был сделать.
Я не знал, откуда ко мне пришло знание. Но я сделал все, что было нужно. Первая – Варя. Я схватил ее за голову и мгновенно нырнул в ауру, в Беса, который жил в ней, но до сей поры находился в вялом, спящем состоянии. И я активировал его. Вдохнул в него мощь, вдохнул энергию – часть той энергии, что переполняла меня, как пар переполняет паровой котел. И мне стало даже немного легче. Как пассажиру, поезд которого стоял на станции, вызывая чувство нетерпения и досады, и вдруг поехал, с каждым мгновением набирая ход.
А потом я выпустил Беса-зародыш, подсаживая его в маму. Мама пыталась что-то сказать, хрипела пробитой грудью, заливаясь кровью, но я не позволил себе отвлечься. Жалость – потом. Вначале – дело.
Бес-«зародыш» – это на самом деле полноценный Бес, но только до конца не прижившийся в теле. У него мало энергии, как у всех «семян», из которых получаются полноценные организмы. Но если его напитать как следует – он за одно мгновение станет тем, кем он должен стать – Бесом-симбионтом, энергетическим вампиром, который сливается с человеком и делает то, что он должен делать, – питается эмоциями, а еще помогает носителю. Не всегда, незаметно, но помогает.
Я ошибался, считая, что Бес – это абсолютное Зло. Это не так. Как нож – не обязательно орудие убийства. Все зависит от личности носителя. Вот как у меня, например – я ведь не стал злобной, нетерпимой тварью, питающейся отрицательными эмоциями и для того мучающей всех вокруг себя! И мама моя никогда не будет негодяйкой – моя добрая, хорошая мама, которая точно не заслуживает того, что пришлось пережить ей на своем веку!
Я активировал маминого Беса, превратив ее в Альфу. В самый последний миг – успел.
Мама судорожно вздохнула, захлопала глазами и протянула мне руку, которую я поцеловал, чувствуя, как на глазах у меня появились слезы. Едва успел. Еще бы чуть-чуть, и…
Нас, Альф, сложно убить. Почти невозможно. Если только не вырвать сердце или не разрубить мозг. Но даже в этом случае мы будем жить. Жить, если только нас не разберут на маленькие кусочки. И даже тогда я не уверен, что Бес не сможет восстановить тело носителя по одному кусочку – при достаточном запасе энергии и «кирпичиков» для строительства тела. Химических элементов. Еды. Из ничего «что-то» не сделаешь, таков закон мироздания.
Я не хочу проверять – сколько минимально процентов тела должно остаться у Альфы, чтобы Бес сумел залечить повреждения. И не собираюсь этого делать. Знаю только, что могу выжить с такими ранениями, с которыми обычный человек умер бы через считаные минуты. А то и секунды.
Только тогда, когда я закончил с мамой, повернулся, чтобы узнать – как там поживает Белокопытов. И что случилось с Хозяином.
То, что я увидел, повергло меня в легкий шок – комната была буквально разгромлена – мебель вдребезги, посуда, стекло – по полу, мелкими, блестящими осколками, из камина вывалились поленья, и чад от тлеющего ковра медленно, но верно наполняет комнату. А еще я увидел, что Белокопытов поживает не очень хорошо и сейчас силится подняться с пола. Рука его беспомощно висит, лицо разбито, глаз заплыл настолько, что, если смотреть с левой стороны, Белокопытов похож на древнего монгольского божка.
Хозяина не было нигде.
– Что смотришь?! Помоги! – Белокопытов, как полураздавленный таракан, как-то неуклюже дернул ногами, попытался встать на ноги, снова не удержался, плюхнулся на спину. – Ушел! Опять ушел, гад! Ах, ты ж, черт! Как обидно!
Я оглянулся на маму – она кашляла, отплевывалась кровью, но выглядела уже не как покойница, на Варю, которая недоуменно ощупывала грудь, рассматривая прорезь в своем элегантном свитере, пропитанном кровью, и пошел к Белокопытову, сделавшему очередную попытку встать на ноги. Рывком вздернул на ноги, не обращая внимания на стон, вырвавшийся из его рта, и двинулся к двери, чтобы посмотреть, что там делается снаружи.
