отправь Короля в Гораславль. Отправь и это письмо.
Я достала из нагрудного кармана письмо и протянула Юлику. Вид у него, конечно, крайне возмущенный. Оно и понятно — нет чтобы сразу сказать, что к дружинникам нужно! Взбалмошная наставница вначале притащила к старосте и только тогда сообразила вспомнить о делах.
Ему не нужно знать, что изначально план был другим — поехать к дружинникам вместе, — но вдруг возникла необходимость поболтать со старостой и лесником наедине, без свидетелей. И без Юлика тем паче. Он вроде и мой практикант, но языком мелет не хуже бабы базарной, а если Макарский на него надавит, Юлик вообще выложит обо мне как на духу все, что знает. Меньше знает — меньше выболтает.
Стоило ему выйти за дверь, как лесник вскинул глаза и впервые с момента прихода на меня посмотрел. Неловко, но ночью я была не в себе. Очень устала, сама не понимала, что делаю. Больше такого не повторится, говорила моя улыбка. Правда, я не успела узнать, что он об этом моем объяснении думает, потому что староста перебил наши гляделки:
— Госпожа Катерина, скажите правду, что происходит?
От волнения он натурально за сердце схватился.
— Все просто — князя шантажировали, я нашла шантажиста. Я рассчитывала, он знает, что происходит с лесом. Но это не так. Так что про лес все еще ничего не известно.
Староста правильно все понял.
— И ваше дело, получается, закрыто?
Я кивнула.
— А как же мы? — Он снова потер рубаху напротив сердца. — Как же мы?
Неудобно жутко. Я ведь чую, непростое там заваривается дело, наверняка что-то заковыристое. И тот усталый взгляд лесника на дороге. И тяжелое молчание человека, который понимает, что просить бесполезно. А дело закончено.
Ну давай, решайся, Катерина. Чего тебе терять? Ты практически ушла в запас и отправлена замуж, к серьезным делам больше все одно не допустят, так что можно бедокурить в свое удовольствие.
Эх, была не была!
— Как вы уже поняли, по приезде у меня не было цели выяснять, что происходит с лесом. Но я могу… остаться по причине обнаружения странности, которая может иметь отношение к преступлению. Сыскарям допускается… Только эта работа не оплачивается.
— Мы не очень богаты, но чем сможем, — пробормотал староста.
— Дело не в деньгах. Если я останусь, а ведь мое дело закончено, Юлика придется отправить обратно, запросить отгулы, потому что заданий больше никаких не давали. И доказательств преступления никаких нет. Всего-то лес чахнет и сохнет. Начальство сбросит бумаги в стол, как все разы до этого. Звучит больно нелепо и мелко. Трупы где? Злодеи где? Пара гнилых деревьев — не повод панику поднимать.
— Так что же нам делать? — староста хлюпнул носом.
— Я останусь и проверю, что там происходит. Но как частное лицо.
— Да как угодно! А мы поможем, что в наших силах. Лесник будет вас сопровождать…
— Нет!
Ах ты ж, вырвалось. Волин опустил глаза, но лицо осталось спокойным. Это его всепонимание просто дьявольски бесит. Как будто из нас двоих он святой, а я грешница.
— А? — староста удивленно хлопнул глазами. — Что ж нет? Он и дорогу знает, и может от неприятностей оберечь. Ему можно доверять, госпожа.
Ага, можно, с разбегу. И как старосте объяснить, что проблема как раз в том, что он весь такой знающий и оберегающий? Силы нужно сосредотачивать на деле, а не на том, как бы держаться от провожатого на расстоянии и не оказаться снова в его постели. Даже для сна.
Но как сказать? Это же все прошлое наружу тащить, а прошлое я уже похоронила. Раз сто. Каждый год хоронила. Каждый месяц.
— Так что же… другого проводника искать? — Староста ошарашенно переводил взгляд с меня на лесника и обратно. — Совсем другого?
— Нет, — Волин еле пошевелился, — другой туда не доведет. Придется тебе, колдунья, идти в моей компании.
— Ты забываешься, лесник! Я могу вообще никуда не ходить.
— Тогда не ходи. Или со мной, или не приближайся к гниющему лесу.
— Волин?! — воскликнул староста. — Что ты говоришь?
— А то, — он сурово нахмурил брови, на лбу образовался больной излом. — Хоть целой останется. А лес… все мы рано или поздно умрем. Побегаем от порчи, конечно, только она все равно догонит. Детей только жаль, пусть и чужих.
Воцарилось немое молчание.
В комнату некстати, а может, наоборот, очень кстати ворвалась жена старосты с блюдом, полным пирожков. Ее появление на корню срубило все гадости, которые хотелось наговорить. Детей ему жаль…
