— Потому что и сам всю жизнь тут работаю. Женщине место у очага, а не среди преступников.
— Да, но…
— Екатерина Ивановна! Отправляйтесь в свою комнату и пишите отчет по водоплясу. Когда поступит подходящее вам дело, я сообщу. И просьба больше не беспокоить меня по данному вопросу. Если вдруг решение изменится, вы узнаете об этом первой.
Все. Плечи поникли. А я так надеялась!
— Ладно, раз так.
— Именно так. И мальчонку не обижай там.
— А он что, жаловался?
Я почти отвернулась к двери, но изумление заставило снова взглянуть на Макарского. Юлик, конечно, тот еще папенькин сынок, но жалобы с ним как-то не вяжутся.
— Нет. Жаловались другие сотрудники, которые видели твою манеру с ним обращаться.
— Ну, раз он не жаловался, не вижу нужным что-то менять. Я кого должна из него сделать? Домашнего кастрированного кота или дикого тигра?
Макарский улыбнулся.
— Иди, Катя. И направь свою энергию в другое русло. Я не изменю своего решения. А то вижу, ты задумала снова меня просить, как только минутка свободная выдастся. Так вот, не нужно.
Щелкает нас, как орешки. Каждое мое слово заранее знает, вот что делают немалый опыт и недюжинный ум. Если я навскидку вижу, на что человек способен, то главный сыскарь отдела, вероятно, напоминает рентген, который сканирует и вовсе насквозь.
Гулко шагая по коридору, я судорожно вспоминала, что нужно сделать дальше, чем себя занять.
Написать отчет. И все. И придумать работу для Юлика, пусть даже копать от забора до обеда. Тогда он будет занят и не увидит… лишнего.
В своей комнате я уселась за стол, пока Юлик, примостившись на углу, сердито поглядывал на меня и изо всех сил молчал. Видимо, безмолвно вызывал во мне муки совести.
Наивнее только младенцы, ей-богу!
— Чего расселся? Бери бумагу и пиши отчет по поводу происшествия — водопляса. Проверю.
— Но я же не участвовал!
— Пиши, как будто ты участвовал. Прибежал на место и нашел человека в обмороке. Пиши, что нужно делать дальше. Проверю.
Он молча засопел, доставая из ящика бумагу и карандаш. Ничего, пусть привыкает. Когда Юлик пришел к нам на службу, он был уверен, что в сыске только и делают с утра до вечера, что в засаде сидят да за преступниками бегают. А по факту большую часть времени убиваешь на заполнение разнообразных бумаг.
И мне писать нужно.
Спешить было некуда: за последний случай кражи, которые мне в последнее время выдавали для расследования, я отчиталась еще утром. Так что теперь только по водоплясу остался.
Отчет получился длинный и детальный. Даже не знала, что столько подробностей запомнила, вплоть до цвета одежды пострадавшего и количества окон у ближайшего здания. Обычно такую мелочовку не пишут, но иначе дела закончатся и придется куда-нибудь идти, а кроме работы идти мне некуда.
Дело шло к концу, когда в дверь постучали.
— Катя, ты здесь?
Юлик тут же насупился, уставившись в свои бумажки, где накорябал от силы полстраницы.
— Да, Федор, заходи.
— Так и знал, что ты тут.
Он вошел и остановился у двери, прислонившись спиной к стене и сложив руки на груди.
Я промолчала. Конечно, он знал, с чего было бы иначе? Я большую часть жизни на работе провожу, по крайней мере, когда начальство не упрямится и мне эту работу дает.
— Юлик, выйди, чаю сделай пока, — попросила я. А то будет каждое слово ловить, бездарно делая вид, будто занят делом и не подслушивает.
В очередной раз зыркнув на Федора, мой юный помощник встал и с достоинством, как он полагал, удалился за дверь. Ох уж эти юнцы, простые, как раскрытая книга. Даже скучно временами.
— Что-то случилось?
Федор остался стоять у двери. С работы идет, судя по усталому виду. И вроде улыбается, как обычно, а на душе как-то неспокойно. Слишком хорошо мы друг друга знаем. Его легкую куртку я сама помогала выбирать, про стрижку сама напоминала, когда была пора идти стричься, и каждый жест изучила досконально. Таким отстраненным он остается, только если вопрос серьезный.
