изделия. В дальнем конце причальной стены виднелась небольшая гавань и эллинги, где размещались корабли флотского подразделения, базировавшегося в Тарраконе. С полдесятка старых бирем[6]соседствовали с более крупными боевыми кораблями и транспортными судами, недавно прибывшими из Остии.
Позади складов, таверн и припортовых трущоб возвышалась стена, окружающая город, за которой тянулись серые холмы, составляющие ландшафт провинции. Тарракон, самый крупный город во всей Испании, был поделен на верхнюю и нижнюю части. В верхней части находился храм культа императора, самое высокое здание в центре города, с огромными колоннами, который нависал над беспорядочно усеивающими город черепичными крышами. На фронтоне храма была изображена фигура в тоге, символизирующая Клавдия, а прежде — Калигулу и Тиберия, которую короновала богиня Рома. Вокруг храма располагались другие крупные здания, в том числе сенат и дворец губернатора провинции.
На небольшом расстоянии позади города виднелся земляной вал с частоколом, внутри которого расположились ровные ряды палаток из козьих шкур, установленные прибывшей на пару дней раньше когортой преторианской гвардии. Катон и Макрон принялись разглядывать лагерь когорты с профессиональным интересом, пытаясь оценить количество войск, с которыми им предстояло начинать кампанию.
— Неплохо, — признал Макрон. — Надо думать, преторианцы постарались покрасоваться. Они ни черта не делают, только тренируются да перед чернью выпендриваются.
Катон кивнул, вспоминая, как ему и Макрону довелось служить в императорской гвардии, когда они выполняли секретное задание по поручению Нарцисса. Преторианцы считали себя элитой римской армии, которой вверена защита императора и его семьи. Прежний командир гвардии сыграл главную роль в убийстве прежнего императора, поэтому Клавдий всегда старался баловать воинов этих двенадцати когорт. Мало серебра — и до преданности долгий путь, подумал Катон. Много серебра — и преданность станет фанатичной.
— Воевать они вполне умеют. В Британии мы это уже видели. Поначалу.
— Точно, — с неохотой согласился Макрон. — Осмелюсь сказать, что с течением времени они изнежились. Если жизнь слишком хороша, а маршей и боев слишком мало, это испортит даже лучших.
Повернувшись, Макрон оперся локтями на деревянный поручень носовой башни и поглядел на корму, где Вителлий и несколько его товарищей добродушно беседовали, попивая вино из бурдюка. Как сделал бы любой, удачно пережив опасное путешествие морем. К счастью, погода была к ним милостива и трирема попала всего лишь в один несильный шквал за все восемь дней пути до Тарракона. От качки у Катона, как всегда, началась морская болезнь, и он провел несколько дней, вцепившись в борт вместе с еще несколькими сухопутными. Их тошнило без перерыва, пока внутри не осталось ничего, кроме желчи. Макрону, напротив, нравилось путешествовать по морю, и он, как всегда, стоял лицом к сильному ветру, ощущая на губах вкус соли. Не то чтобы он не сочувствовал страданиям друга, но он понимал, что ничего не может с этим поделать, поэтому оставил Катона наедине с тошнотой, пока море не успокоилось снова.
Дополнительной причиной для страданий Катона явилось то, что ему пришлось путешествовать на одном корабле с Вителлием. Он нисколько не поверил словам сенатора насчет того, что его и Макрона выбрали за их боевые заслуги. Человек, подобный Вителлию, ни дня не проводит без интриг, планируя свой путь ко все большей власти.
Катон перестал смотреть на город и глянул туда же, куда смотрел Макрон.
— Не могу сказать, что меня очень радует перспектива снова служить с нашим старым знакомым Вителлием.
— Меня тоже, — ответил Макрон, цыкнув зубом. — Он скользкий ублюдок, и у него на нас есть зуб. Надо быть очень внимательными, когда мы рядом с ним. По крайней мере, сейчас хоть о врагах нечего беспокоиться. Банды бунтовщиков, скрывающиеся в горах, долго не протянут, когда за них примемся мы и наши ребята-преторианцы. Сдается мне, что мы схватились за кувалду, чтобы орех расколоть.
— Надеюсь, что ты прав… — тихо сказал Катон и улыбнулся. Он привык предполагать ситуацию наихудшей, хотя и считал себя скорее эпикурейцем, чем стоиком. И сейчас попытался сделать более оптимистичное выражение лица.
— Нет, я уверен, что ты прав. Испания умиротворена уже более ста лет по большей части. Когда мы доберемся до Астурики Августы и покажем, на что способны, Искербел и его сподручные поймут, что игры окончились. Осмелюсь сказать, что Вителлий с радостью сожжет достаточно поселений, чтобы местные просто выдали нам зачинщиков. До зимы все окончится.
Он почесал горло.
— Вопрос в том, что мы дальше делать будем? Мне не хочется надолго оставаться в преторианской гвардии. Даже с учетом раздач серебра из дворца потребуется много лет, чтобы накопить на достойное жилище. Благодаря Юлии.
Макрон с тревогой поглядел на него.
— Да, жестко все обернулось. Я-то думал, что она достаточно разумна, чтобы не влезать в такие долги. Но с этим уже ничего не поделать. Этот Тавр — такой же ублюдок, как и все ростовщики. Сущие акулы, готовые последнее содрать с таких, как мы. Однако насчет службы в гвардии ты прав. Нам надо выбираться из Рима. Найти должности там, где враг под боком, готовый воевать, и где у него есть достаточно золота, серебра и прочего, что можно отбить в бою. Вот такие враги мне нравятся, — с довольным видом закончил он.
Пара взмахов весел — и трирема приблизилась к остальным боевым кораблям. Триерарх скомандовал убрать весла, и длинные вальки, с которых
