бросаешься на всё, что движется, и не движется тоже. И ненавидишь даже воздух, потому что он волен перемещаться куда угодно, а у тебя нет выхода.
То есть у злости нет выхода, но она не хочет быть загнанным волком. А Кира – плохой охотник, не может её удержать и убить.
Кира сама подставляется, выходя из-за дерева, вскидывая ружьё, заранее зная, что всё равно не попадёт. Фиговый она стрелок. А злость-волк наконец-то видит настоящего врага и, совсем обезумевшая, бросается на него, подминает под себя, впивается в горло.
Теперь они – одно целое. Злость – не волк, злость – сама Кира. Неотделимы, неудержимы, неуправляемы.
Лучше уж вернуться.
Проходящая мимо тётка случайно зацепила своей огромной сумкой, и Кира с огромным трудом удержалась, чтобы не ринуться вслед, не выдернуть из неуклюжих рук эту чёртову сумку и не ударить ею хозяйку в разжиревшее отвисшее пузо. А ещё лучше – в лицо.
Кулаки сами сжались, пряча напряжённую дрожь пальцев, и она ушла внутрь. И там внутри сразу всё жутко завибрировало, затрясло Киру: «Да ладно! Не сдерживайся!»
До гостиницы совсем недалеко осталось. Как бы дотерпеть? Уж там…
А что «там»? Вряд ли Кира мгновенно успокоится. Особенно при виде… его…
Не будет она произносить его идиотское прозвище!
Поэтому к чёрту гостиницу. Вот что нужно: или бар, или ресторан, или паб. Первая попавшаяся подходящая дверь.
Приглушённый свет, тихая музыка. Барная стойка. В самый раз.
– Добрый вечер! Что желаете?
Что Кира желает? Запустить стаканом в голову бармену. Тогда она – бзим! – расколется. Нет. Это стакан расколется. А голова… Да что ей будет?
– Коктейль. На ваш выбор.
– Алкогольный? Без?
Разве по её раздражённой физиономии не видно?
– Алкогольный, – бросила резко и, чтобы дальше не лез с расспросами, добавила, многозначительно напирая почти на каждое слово: – А в остальном – полностью полагаюсь на вас.
Через пару минут перед Кирой стоял высокий стакан, выглядевший как основательно заросший водорослями аквариум. Веточки мяты, дольки лайма, кубики льда, и, похоже, совсем чуть-чуть жидкости. Коктейльная трубочка – шланг для аэрации. Только про рыбок забыли.
Выбор бармена не отличался оригинальностью.
Вкус, конечно, приятный. Кира любила и цитрусовую кислинку, и освежающий мятный холодок.
Лёд забренчал в отодвигаемом стакане. Даже не скажешь, что опустевшем: до половины осталось всякого барахла.
– Повторить? – поинтересовался бармен.
– Да! – буркнула Кира. – Только что-нибудь другое. Где растительности поменьше и побольше чего пить.
Бармен едва заметно улыбнулся, а перед Кирой на этот раз появился конусовидный бокал на длинной тонкой ножке. На краю торчал кружочек лайма, а цвет напитка – прозрачно-алый. И ничего в нём не плавало.
Совсем другое дело. Только вот чем больше Кира напивалась, лучше ей не становилось. И бармен раздражал всё сильнее. Особенно эта его сдержанная улыбка и снисходительность в обращённом на Киру взгляде.
Ножка бокала едва не переломилась в напрягшихся пальцах, и тут возле Киры возник парень.
– Составлю компанию? Не хочется одному.
– Ага, – согласно кивнула Кира прежде, чем как следует рассмотрела, кому.
Не прогадала. Парень оказался очень даже ничего. Тёмненький такой, чёлочка торчком, а глазки – голубенькие, симпатичные. Человеческие.
– Ждёшь кого-то или расслабляешься? – Он приподнял свой бокал, уже подсунутый ему расторопным барменом.
– Второе. – Кира улыбнулась.
Уже дождалась. Вот его самого, милого мальчика. Очень он вовремя.
Есть один способ, как избавиться от бушующей внутри злости, куда перевести возрастающую с каждой минутой агрессивность. Но до шестнадцати Кира о нём даже не помышляла, не могла соотнести с собой. Ужасным он казался, гадостным каким-то.
Да чтобы Кира… да как она вообще на подобное хоть когда-нибудь решится, позволит парню…
А ничего, позволила. Как-то само собой вышло.
Началось со ссоры. Кира, конечно, виновата. Сама стала цепляться, на пустом месте. День выдался такой.
Орали друг на друга, не стесняясь в выражениях, не сдерживаясь. Кира даже ударить пыталась. Как обычно. Но парень успел ухватить за руку, сдавил с силой.
От боли Кира немного пришла в себя, испугалась, разревелась, вымаливала прощение. С тем же неистовством, с которым только что ругалась. Парень
