подбросили! Я тебя родила, вырастила… Захочу – убью! Ты мне должна, гадина распутная!
Девушки-воительницы растерянно оглядывались. Коринн уворачивалась от наскоков и медлила с решительным отпором, продолжая путь. Старуха повисла на стремени, но её скорости не хватало, руки ослабли, и безумная рухнула под ноги лошади. Горек остолбенел, приостановив коня. Коринн сурово нахмурилась, но продолжала путь. Вслед ей понеслись очередные грязные ругательства. Девушка изо всех сил старалась сохранить невозмутимое выражение лица, Архелия видела, как трудно это давалось красавице. Остальные воительницы, проезжая мимо, удивлённо оборачивались на разыгрывающуюся сцену. Вслед удаляющейся Коринн полетели комья грязи и камни. Старуха не намерена была отпустить дочь без возмездия. Ненависть придавала сил тщедушному телу, «мать» поднялась, и булыжники всё яростнее неслись в сторону Коринн. Один из них угодил в лошадь, та поднялась на дыбы. Красавица еле удержалась в седле. Окружающих воительниц озадачивало бездействие Архелии и её подруг, но они предпочитали также не вмешиваться. Горек же, до сих пор озабоченно наблюдавший за происходящим, не выдержал. Он увидел, что старуха тщательно целится в голову «богини» очередным метательным снарядом, и пустил коня наперерез. Могучее животное лишь слегка коснулось боком разъярённой ведьмы, но та неуклюже грохнулась оземь и затихла. Её безжизненный взгляд уставился в сторону удаляющейся колонны воительниц. Кровь тоненькой струйкой текла из рассечённого виска и впитывалась в землю. Булыжник, предназначавшийся «блудной дочери», навсегда успокоил буйную несчастную. Горек оглянулся на распростёртое на земле тело и догнал Архелию, по пути великан пытливо посмотрел в слезящиеся глаза Коринн. Девушка ехала, не оборачиваясь.
– Повелительница, кажется, старуха мертва, я неудачно сбил её.
– Значит, так тому и быть. Коринн ничего не говори, – Архелия тяжело вздохнула и искоса бросила взгляд на застывшую в седле красавицу. – Не волнуйся, я всё улажу со старейшинами. Вот, кстати, и они.
На околице их встречала маленькая делегация из уважаемых людей деревни. Архелия спешилась и направилась прямиком к ним.
– Благодарим, что разрешили проехать через ваше село. Другой путь задержал бы нас на один день. Мы ранее сполна расплатились за это, но сейчас хочу покаяться перед вами. Проезжая, мы растревожили злой дух, дремавший в одной из ваших жительниц. Ничего не предпринимая, рисковали потерять одну из воительниц, а предприняв, по неосторожности убили старуху. Я щедро заплачу за её смерть и прошу не винить нас в неумышленном убийстве.
Архелия почтительно склонила голову и ждала ответа. Звон золотых сделал своё дело: амазонки были великодушно прощены. Один из пожилых мужей объяснил:
– Старуха сама не своя давно была. Дома всех извела попрёками. Сыновей по миру пустила. Решила щедрость и доброту свою на людях показать и продала хлеб задаром кому-то, а семье до весны не хватило. Тогда и в лесах-то живность перевели. У одного из братьев ребёнок от голода помер. Они жён с детьми взяли да и уехали к родственникам своих супруг в другие деревни, бросив ненормальную мать в одиночестве. Дочь ещё раньше сбежала. Семья распалась – окончательно вселились в бабку тёмные силы, и она с тех пор всех в деревне мучает. Да, вот такие дела. Для злых духов гнилая душа – лакомый кусок. Так что помогли вы ей покой обрести. Отжила своё.
Архелия согласилась с незыблемой крестьянской философией старейшины, и стороны поладили. Деньги приняли на похороны погибшей, а более не взяли. Так убийство старухи вдруг оказалось благим делом. Дочь барона ухмыльнулась и украдкой взглянула на притихшую Коринн. Девушка сидела на лошади как влитая, на её лице не читалось никаких чувств, кроме безмятежного покоя. Предводительница амазонок не могла понять подругу. Конфликт угас, но вопросы к красавице остались. Правда, Архи никогда так и не задала их. Дочь барона воспитывалась в безоговорочной любви и доверии к родителям. Мать и отец могли ошибаться, но никогда они не смогли бы стать её врагами. Их добрые порывы иногда мешали, но, даже покинув дом, Архелия продолжала тепло вспоминать своё детство, и это поддерживало её. Охотница чувствовала то же. Подруги втайне осуждали красавицу за чёрствость, они не могли понять того, что пришлось испытать несчастной девушке. Однако, проведя остаток пути в негромких спорах, спутницы сочувственно оглянулись на неразлучную пару Горека и Коринн и притихли. Теперь удручённый вид красавицы вызывал жалость. Сказал ли ей великан о смерти старухи?
Теперь, ожидая сигнала к бою, соратницы вновь и вновь перебирали все «за» и «против». Ни Архелия, ни Хельга более не сомневались в правоте погибшей подруги. Они пытались разобраться, запоздало искали пути возможной, но так и не состоявшейся помощи разорванной в клочья душе Коринн. Корили себя за непонятливость, но что сделано, то сделано. Оставалось только горько оплакивать почившую навеки девушку.
Перед костром возник посланник графа. Он принёс неприятную новость: девушкам была определена центральная роль в предстоящем сражении.
– Вот гад, – прошипела Хельга, когда гонец исчез.
– Спорить бесполезно, мы в его полном ведении, – Архи была заметно расстроена.
– Прямо как чует, ослабить нас решил.
– Девчонки после перехода ещё в себя не пришли. Граф своих людей бережёт, а нас под удар не жалко подставлять!
– «Вы же у нас самые отборные войска», – правдоподобно изобразила Хельга грубую издевательскую лесть Роскви.
– Да, и мы воодушевим кого угодно, – дочь барона в ярости взмахнула руками к небесам.
Лагерь проснулся. Гул голосов нарастал, ржание лошадей перемежалось с деловитой перекличкой готовящихся к выступлению бойцов. Архелия всеми силами старалась вселить уверенность в своих немногочисленных воительниц. Девушки плохо переносили длинные пешие переходы, и потому количество ратниц ограничивалось наличием лошадей. Девушки пали духом при известии о предполагаемом авангарде.
Гонцы метались по лагерю, передавая распоряжения графа. Посланец снова попал в поле зрения предводительницы амазонок:
